Книга Прощай, детка, прощай - Деннис Лихэйн

— Да, вот так.

В ночном воздухе раздался хлопок выстрела, пуля ударила в стальной уголок, которым верхний пролет лестницы крепился к стене. Металл сверкнул, как будто об него чиркнули спичкой, я прижался к ступеням, пуля пролетела над головой, отскочила от металла еще раз и с тихим шипением вошла в стену слева от меня.

Я немного полежал. Сердце ухитрилось втиснуться в пищевод, и новое положение ему нисколько не понравилось. Оно забилось о его стенки, желая вернуться на прежнее место.

— Патрик.

— Ну.

— Ранен?

Я отжался от ступеней и, стоя на коленях, выпрямился.

— Нет.

— Я ж сказал: буду стрелять.

— Спасибо, что предупредил. Охренительно благородно с твоей стороны.

Снова послышался кашель, потом он с ревом выгнал из горла то, что отхаркнулось, и выплюнул.

— Какие-то странные звуки издаешь. Может, нездоровится тебе? — сказал я.

Он хрипло рассмеялся:

— Да и ты не очень здорово выглядел. Твоя напарница, старина, вот кто у вас хорошо стреляет.

— Осалила тебя?

— О да. Быстро избавила от привычки курить, вот как это называется.

Я прислонился спиной к перилам, поднял пистолет дулом в небо и стал очень медленно подниматься по ступеням.

— Лично я, — сказал Бруссард, — вряд ли смог бы ее подстрелить. Тебя — другое дело. Но ее… Не знаю. Способность стрелять в женщин… знаешь, такая черта не очень-то украсила бы мой некролог. Служащий департамента полиции Бостона, дважды удостоенный наград, любящий муж и отец, набиравший в среднем два-пятьдесят два в боулинг, мастерски стрелял баб. Чувствуешь? Как-то… неважно звучит, верно?

Я припал к пятой ступени сверху и несколько раз вздохнул. С крыши он меня не видел.

— Я ведь знаю, ты думаешь: «Реми, ты застрелил Роберту, всадил ей пулю в спину». И это правда. Но Роберта ведь не женщина. Понимаешь? Она… — Он вздохнул и затем кашлянул. — Ну, в общем, не знаю, что она такое. Но «женщина» к ней как-то не подходит.

Я выглянул на крышу и за мушкой пистолета увидел Бруссарда.

Он сидел, прислонившись спиной к вентиляционной шахте, задрав голову, и даже не смотрел в мою сторону. Вдали на фоне кобальтового неба стояли ярко подсвеченные прожекторами желтые, белые и голубые силуэты зданий центральной части города.

— Реми.

Он повернул ко мне голову, вытянул руку и навел на меня дуло «глока».

В таком положении мы провели некоторое время. Я толком не понимал, что будет дальше, он, видимо, тоже. Достаточно было одного неверного взгляда, непроизвольного подергивания пальца от избытка адреналина или от страха, и из огненной вспышки у отверстия дула вылетела бы пуля. Бруссард закрыл глаза от боли и с шипением втянул в себя ртом воздух. На его рубашке постепенно распускалась огромных размеров почка ярко-красной розы, медленно, неумолимо, необратимо раскрывая свои изящные лепестки.

Все еще целясь в меня и держа палец на спуске, он сказал:

— Чувствуешь себя так, как будто снимаешься в фильме с Джоном Ву?[59]

— Терпеть не могу фильмы с Джоном Ву.

— Да я тоже, — сказал он. — Я думал, я один такой.

Я слегка покачал головой.

— Все тот же затасканный Пекинпа,[60]только его эмоционального подтекста нет.

— Ты что, кинокритик?

Я натянуто улыбнулся.

— Я про любовь кино люблю, — сказал Бруссард.

— Что?

— Правда. — Мне было видно, как закатились глаза за мушкой наставленного на меня пистолета. — Понимаю, это странно. Может, оттого, что я полицейский, я смотрю эти фильмы со стрельбой и плююсь: «Во заливают». Понимаешь? Но поставь ты кассету с «Из Африки» или «Все о Еве» — меня от экрана не оторвешь.

— Просто сюрприз за сюрпризом, Бруссард.

— Да, я такой.

Держать пистолет в вытянутой руке так долго было тяжело. Если бы мы действительно собирались стрелять, с этим бы давно уже было покончено. Возможно, конечно, такие мысли как раз и посещают человека перед тем, как его застрелят. Я заметил усиливающуюся бледность его кожи. Выступивший пот скрыл серебряную проседь у него на висках. Если он и мог еще сколько-то продержаться, то уже недолго. Мне это противостояние было тяжело, но у меня не сидела пуля в груди и осколки плитки в лодыжке.

— Я, пожалуй, опущу пистолет, — сказал я.

— Делай как знаешь.

Я следил за его взглядом, и, может быть, оттого, что он знал это, я не увидел в нем ровно ничего: просто непроницаемые, неподвижные глаза.

Я снял палец со спуска, поднял пистолет дулом вверх, зажал его в ладони и поднялся на оставшиеся несколько ступенек. Стоя на мелком гравии, которым была засыпана крыша, я посмотрел на Бруссарда сверху вниз и поднял бровь.

Он улыбнулся, опустил пистолет себе на колени и прислонился затылком к вентиляционной шахте.

— Ты заплатил Рею Ликански, чтобы он увел Хелен из дому в тот вечер, — сказал я. — Так?

Он пожал плечами.

— В этом не было необходимости. Обещал отпустить его при очередном аресте где-нибудь по дороге. Вот и все.

Я подошел и стал перед ним. Теперь мне был виден темный круг в верхней части груди, место, откуда разрастались розовые лепестки. Из пулевого отверстия чуть справа от грудины по-прежнему медленно, но заметно толчками вытекала кровь.

— Легкое? — спросил я.

— Да, задето, по-моему. — Он кивнул. — Маллен, сука! Не будь там в тот вечер Маллена, все бы прошло гладко. Ликански, хитрожопый, не сказал мне, что развел Оламона. Это в корне меняет дело, я же понимаю, поверь мне. — Он попробовал изменить позу и застонал. — Заставляет меня — меня, господи ты боже мой! — лечь в постель с такой дворнягой, как Сыр. Хоть я и подставлял его, старик, говорю тебе, это так уязвляет самолюбие!

— Где Ликански? — спросил я.

Он наклонил ко мне голову.

— Посмотри через правое плечо.

Я обернулся. Форт-Пойнт-ченнал начинался от белой, казавшейся в лунном свете пыльной полоски суши, пробегал под мостами, под улицами Летней и Конгресса и устремлялся к горизонту, к пирсам и темно-синему выходу из Бостонского залива.

— Рей спит с рыбками? — спросил я.

Бруссард лениво улыбнулся:

— Боюсь, что так.

— И давно?