Книга Горький без грима. Тайна смерти - Вадим Баранов

18 марта 1934 года «Правда» опубликовала новую статью Горького — «О языке». Мало того, редакция сопроводила ее примечанием, не оставлявшим тени сомнения, в каком направлении должна развиваться литература. Подчеркнув, что вопрос о качестве литературного труда является частью большого, государственной важности вопроса борьбы за качество социалистического строительства, «Правда» резюмировала: «Редакция „Правды“ целиком поддерживает А. М. Горького в его борьбе за качество литературной речи, за дальнейший подъем советской литературы».

16 июня в «Литературной газете» публикуется передовая статья «Борьба за новый тип писателя», посвященная статье Горького «Литературные забавы» и полностью поддерживающая ее.

Решительно все точки над i расставлены, как было принято в пору могущественного господства одного авторитета. Понял тогда это и Панферов. Приходил к Горькому с покаянными словами, благодарил за науку. Позже, в апреле, прислал письмо, поддерживающее статью «Беседа с молодыми». Еще раз подчеркнул, что в вопросе о языке Горький прав полностью…

Совершенно очевидно, что категоричное партийное резюме — далеко не лучший способ завершить чисто профессиональный спор. Но в то время так было принято. Партия (читай — высшее ее руководство) присвоила себе право на изречение истины в последней инстанции и по любому поводу.

И вот теперь, спустя менее чем год после дискуссии о языке, та же «Правда» публикует выступление Панферова, никак не оговорив изменения своей позиции. А развязный тон панферовского письма Горькому не мог не озадачить всех, кого партийные верхи приучали безоговорочно принимать суждения Горького по любому поводу. Теперь вдруг осмелевший Панферов горьковские критические замечания в свой адрес называет проработкой в худшем смысле этого слова. Обыгрывая название статьи «Литературные забавы», Панферов обвиняет автора: он «слишком увлекательно забавляется, забывая о том, что имеет дело с живыми людьми, а не с манекенами». (Попутное замечание: наверное, все-таки «увлеченно», а не «увлекательно» — это к вопросу о точности профессионально-писательского словоупотребления.)

Даже наиболее бывалые литераторы не могли припомнить ничего подобного за последние годы. И те же бывалые люди начинали смекать: Панферов далеко не столь авторитетная фигура, чтобы отважиться выступить против Горького по своей инициативе. С нетерпением хватали очередные номера «Правды»: ну, что отвечает Горький?

Увы, ответа не последовало. Собственно, написан он был Горьким быстро, но Мехлис опубликовать его отказался. И опять возникало предположение: слишком крупной фигурой был Горький, чтобы Мехлис отклонил его статью единолично. Это мнение утвердилось бы еще прочнее, если б в литературной среде могли знать то, что было известно лишь руководству «Правды»: газета отклонила и статью Горького «По поводу „открытого“ и других писем». Это выглядело не чем иным, как вотумом недоверия. Горькому зажимали рот…

Верхи начинали круто менять курс литературной политики. Кончался период либерального заигрывания с интеллигенцией.

Не думая посягать на основы установившегося в стране порядка, но и не желая быть игрушкой в руках властей, Горький все упорнее стремится пробивать свою линию в области культуры, всячески стараясь поднять вес таланта, компетентности, профессионализма.

Начал он понимать, однако, и нечто куда более важное: арест Каменева и Зиновьева должен был послужить началом какой-то более широкой кампании изничтожения не только инакомыслящих «стариков», но и любых неугодных Хозяину и его приспешникам.

Да, надвигалась великая «кадровая революция». Будь на то воля Сталина, он бы начал, говоря иносказательно, 37-й год уже сейчас, в 35-м. Но даже могущественный диктатор и тиран принужден был считаться с обстоятельствами. С задуманной акцией приходилось повременить.

Горький же действовал прямо-таки демонстративно. Он брал под защиту критика Д. Мирского, недвусмысленно расценившего роман коммуниста Фадеева как неудачу! А кто такой сам Мирский? Выходец из дворянства, примкнувший, правда, до своего возвращения в Россию к английской компартии. Не только защищал Мирского, но едко высмеивал классовый подход к оценке истоков деятельности литературных кадров, заявлял, что коммунист по титулу и партбилету — не всегда коммунист по существу.

Горький пока не откликнулся на попахивающий доносительством призыв Панферова назвать имена таких псевдокоммунистов, но обещал это сделать. Кого собирался он назвать? Скорее всего, не того, кто и в самом деле заслуживал такого упоминания. И вообще, беспартийный Горький в этом вопросе явно превышал уровень своей компетенции. Дальше. Не слишком ли «многообещающе» прозвучало заявление Алексея Максимовича в ответ на слова Панферова, что Горький «ругается». «Полноте, разве так ругаются. Это — впереди».

Разве можно было оставлять подобное заявление без внимания, а тем более допускать дальнейшее обострение ситуации и укрепление горьковских позиций?

Сталин не обладал утонченным художественным вкусом, но плохую или даже среднюю книгу от хорошей отличал. Он отлично понимал, что укрепление панферовской линии может повлечь за собой снижение качественного уровня многих литературных произведений.

Примечателен в этой связи отзыв о панферовских «Брусках», принадлежащий Мартемьяну Рютину, одному из самых решительных противников сталинской политики. (Кстати, Рютин резко критиковал статью Горького «Литературные забавы», но не за то, за что обрушивался на нее Панферов.) Рютин писал: «…Это же не „Бруски“, а просто сучковатые, неотесанные „Поленья“! Что было бы, если бы он написал 15 статей, как собирался?! Это был бы настоящий дровяной склад!» — поделом на него обрушились Горький и Шолохов. Методом Панферова пишутся обыкновенно не «Человеческие комедии», «Кукольные комедии».

Итак, встает вопрос о возможности некоторого снижения уровня литературы? Но кто и где нашел критерий, точно определяющий этот уровень? Известно, что временно чем-то можно пожертвовать во имя главного. А главное — это политика.

В большой политике не бывает ничего случайного. Не случайно было и то, что именно Панферов выступил в качестве критика Горького. Еще в самом начале года великого перелома, в феврале 29-го, Сталин встретился с группой украинских писателей. Суждениям его нельзя было отказать в решительности. Булгакова назвал «безусловно чужим человеком», а его «Дни Турбиных» — «антисоветской штукой». Обратившись к зарубежной классике, расценил «Женитьбу Фигаро» как «пустяковую и бессодержательную вещь» — «шутки дармоедов-дворян и их прислужников…».

Из произведений современных советских литераторов особо выделил роман Панферова «Бруски» и тем, кто еще не успел ознакомиться с ним, рекомендовал это сделать. Между прочим, в течение всей встречи почему-то упорно называл Панферова Парфеновым, но никто не решился открыть рот, чтоб поправить его.

Перед съездом писателей Горький подверг «Бруски» резкой критике? Тогда его поддержали другие литераторы? Но нельзя же дело вести так, чтобы один диктовал свою волю, навязывал свои вкусы другим! Пусть теперь возьмет слово критикуемый. А другие пусть сопоставляют, делают выводы… Соответствующие выводы!..