Я разложил на столе фотопортреты и миниатюры основных деятелей «нео-индуизма» – о, Боже, какие это были не лица, а лики – красивые, благородные, очень внушительные; и все мне до поры, до времени совершенно незнакомые.
Отчаявшись, я ткнул пальцем в старый плохонький снимок и сказал себе, пока я сконцентрируюсь на нём.
И вот тут, уже в морозной Москве, запели все павлины Индии!!!
Потом уже станет ясно, что Рамакришна, а именно он был изображен на той фотографии, является центральной фигурой для изучения нового времени. В нем получают свое разрешение и упорядочивание все внутренние конфликты системы – и даже больше, именно в его учении все человечество выходит на новую ступень понимания духовности.
Я слышал когда-то имя и знал, что о нем писал во Франции элегантный Ромэн Роллан. И я начал с того, что стал излагать взгляды этого странного человека – чтобы, прежде всего, осознать их самому. Потом пошло его окружение, его предшественники, оказалось, что это был другой период споров, дискуссий – я жил в Москве, ездил в метро, а меня обступали персонажи причудливо одетые, обуреваемые благородными страстями, не оставлявшими меня ни на минуту.
Опять были вечера в библиотеках, опять переписывание книг и журналов, потом пошли поездки в Индию – редко с делегациями или с группами, а чаще в одиночку, по самостоятельно составленному маршруту – по неведомым тропам; я жил в ашрамах и монастырях, ходил в храмы, участвовал в красочных церемониях, зачастую первым из европейцев. К сегодняшнему дню я 33 раза приезжал в Индию.
Но вот что любопытно. Я долго не решался выйти на трибуну в Индии и рассказать о своем виденьи индуизма монахам и мирянам; только через 20 лет после первых прикосновений к учению Рамакришны я спокойно взошел на трибуну и стал без страха излагать свои мысли огромному залу в шафрановых одеждах – меня слушал весь состав Миссии Рамакришны из всех стран мира (помню, что это был день рождения Учителя). 20 лет понадобилось мне, чтобы не волноваться перед этой аудиторией и знать, что грубых ошибок я не смогу допустить.
Иконки Рамакришны, Вивекананды и Сарады Деви ездят со мной по всем странам – там, где они, там мой дом.
И ни разу за все эти долгие десятилетия Индия не разочаровала меня. И каждый раз шла ко мне от неё теплая радостная волна.
Я бывал в местах, непосещаемых туристами, я беседовал с умнейшими людьми, в силу разных причин широкой публике (включая индийскую) неизвестными – и мне не раз предлагали уйти туда, в их мир, быть с ними; это означало бы, конечно, разрушить все свои существующие связи, забыть семью и друзей, раствориться в светлой бесконечности… я не мог на это пойти. Но я сердечно благодарен за сказанное мне: «Дверь для Вас всегда открыта».
Приложение. «Индийская тетрадь» (из книги «Стихи для себя»)
«Не выйду в дверь, в окно не выкинусь»
Не выйду в дверь, в окно не выкинусь,Но над планетой воспарюИ воспою вам остров МиконосИ гималайскую зарю.
И над живым подобьем глобусаПовисну, распластав крыла,И уведу вас в выси Космоса —Так и не встав из-за стола.
Перемещение
Пятьсот пятьдесят первый автобусОт станции Речной Вокзал,Под ним – не шоссе, а глобус,В нем те, кого ветер позвал,
Ветер странствий и бдений.Автобус кружит без сна.Лишь станция отправленияДля всех у него одна.
Московский рассвет розоватыйИзвлек нас из сна на стезю,Но знаю – цикуду закатаМы выпьем каждый свою.
Скрипя, разверзаются двери,Мы там и все еще тут,Речной – Шереметьево – Дели,Вот выпавший мне маршрут.
Автобус – движенье и лица, как жизнь…За развилкой разлукИные миры и границыПред каждым раскроются вдруг.
Куда же мы, жизнь, залетели?Попутчики, где вы, друзья?!В еще нерасправленном телеУже незнакомое я.
Дели на рассвете (из окна гостиницы)
Отдерну штору – невесомыеОрлы парят, царят…А мне Встающий день уже клаксонами,Как благовест, звенит в окне.
Внизу гоняют мячик мальчики.Еще не душно, но светло,И подлетают попугайчикиИзвне простукивать стекло.
Делами утра солнце занялось.Я снова здесь. Я снова Я.И дымка города – как занавесПред новым актом бытия.
«Перед статуей, темной и древней»
Перед статуей, темной и древней,Чьи измазаны кровью уста,Возложи с любовью и веройТри расправленных лепестка.
И когда в смиренном поклонеТы склонишься пред нею, тогдаНад тобой синим пламенем воли Вспыхнут в нише ее глаза.
Это звездное, грозное пламяВсех сотрет с твоего пути,И опять лишь бездушный камень,Распрямившись, увидишь ты.
Баньян в Татгуни
Древо – лес, исполнитель желаний,Трону колокола язык,Дай мне силы сквозь свист расстоянийСлышать голос Ее, видеть Лик
День был долог и вечер светел,Но не пела судьбы труба,Только в листьях возникший ветер,Как дыханье, коснулся лба…
Конарак
Этот сон мне всё чаще снитсяВ зимней зыбкости бледных лун —Храма чёрная колесница,Выползающая из дюн.
Околдован Бенгальским Заливом,Он ползёт по пескам к нему,По пескам горячим, ленивым,Уходящим назад – во тьму.
Храм отринул душные ночи,Храм когда-то покинул ад —Ради света, ради пророчеств!Храм забыл дорогу назад.
Здесь прилива хрустальные стены,И отлива мистический вздох,И восходит из розовой пеныСурья, огненно-алый Бог,
И прохладными брызгами мореУмывает лицо берегам…Семь коней в песчаном простореВолокут конаракский храм.
Позади в семь столетий дорога,Так немного и встретимся мы,Будет славить Солнце как БогаХрам, исчадье Великой Тьмы.
И колеса ползут как время,Спицы – стрелки на древних часах,Но ночей неподъемное бремяТащит храм на своих плечах.
В изваяньях на стенах неровныхБлудом выжжены души дотла,В страсти страшной, порочной, греховной,Словно змеи, клубятся тела.
Грудой – груди, колени, и губы, —Всё, что прячет стыдливая ночь, —Перепутано грязно и грубо,Так что храму ползти уж невмочь.
Семь коней почернели от горя.Ты упорен в стремлении храм,Но отходит слепящее море,Солнце прячется в тихий ашрам,
И средь белых святилищ приметив,Что чернеет верхушка твоя,Рулевые восьмое столетьеПравят в море, молитву творя.
Велорикша в ночном Бенаресе
Скрип седла и писк педалей.Спит седок, и глыбу сна,Наклонясь влачит сквозь далиРикши гибкая спина.
Путь мучителен, путь труден…В сини лунной тишиныПрикрывают вежды людямНа ступенях гхатов сны.
Опустелы и печальны,Растворились до утраХрамы в душном, погребальномДыме горького костра.
Ни конца нет, ни начала,Вечер – вечности поток,В нем качается усталоРикши мокрый поплавок
И следит за ним брезгливоСквозь гирлянд живых кольцо Недоступнейшего ШивыНеотступное лицо.
Канья Кумари
Груде скал, как кариатиде,Груз немыслимый – Индия! – дан,И до белых дворцов в АнтарктидеИз-под ног наших лег Океан.
За спиной – устремленья и память,Горы, горе, года, города,И застыла над ними и намиВифлеемских молений звезда.
Впереди же нас – вечности млечность,Диск планеты и света каскад,И уходит волна в Бесконечность,И в рассвет переходит закат.
Деревня
Дом в ночи – простынею экрана.Как стоп-кадр, из глубин белизныГолубые слоны Раджастхана Проступают на глади стены.
Дым библейский, античное стадо…Что сквозь фрески мерцает, дыша?Пусть тревожны, как звезды, цикады– Со Вселенной слиянна душа.
Чей-то фильм эта ночь? Иль наш опыт?О, пришелец, внемли и смотри:Ближе, ближе неслышимый топот,Ярче свет, незажженный, внутри.
Южная Индия
Дороги серой хрусткий гравийИ дымка влажная небес…Жара нам властно мысли плавитИ давит как чугунный пресс.
И воздух выжженный, незрячий,Струной протяжною поет,И ветер, желтый и горячий,Песком в окно машины бьет.
А пальмы – тонки и ритмичны,Стремясь изгибом гордым ввысь,Так поэтично-непривычны,Поодаль гривами сплелись.
Они шуршат, чуть-чуть по-вдовьи…И густ, и странен этот лес;Стволы как хоботы слоновьиСвисают прямо из небес.
А куп расхристанные думыТак невозможно высоки…Сквозь шум их, долгий и угрюмый,Провидят море моряки.
И впрямь оно! И нам не снится!Шумит, уходит, вновь встает,И дышит перцем и корицейИ ревом бешеных широт.
На берегу
Ушли туристы восвояси,На Гангу снизошел покой.Витые храмы ВаранасиТорчат, как вышки, над рекой.
Луна распластана во мраке.В белесых отблесках бедыТрусливо ссорятся собакиУ дымом пахнущей воды.
Уходят в вышину ступени…Над ними тишина висит;На их вершине чёрной тенью,Как ворон, женщина сидит.
Сидит и тихо жжет лампадки,И синей струйкой в темнотеПолзет над Гангой запах сладкийИ тает в вечной духоте.
Сидит и не меняет позы…Над Индией века бредут,И звезды крупные как слезыРекою медленной текут.
Утро
И опять с пяти не спится —Свет прорвался в мой уют,Фантастические птицыДружно-радужно поют.
И на небе, снова новом,Разгоняя тень и лень,Раздвигает сна покровыНарождающийся день.Снова что-то затевает,Снова манит и зоветТо, что в сердце расцветает,То, что на небе цветет.
И легко вскочить с кровати,И тепло ногам нагим,И светло от агарбатиПеред образом Твоим.
Знаю – палочка истлеет,День сгорит костром пустымИ как пепел посинеетВсе на свете – майи дым.
А пока – чиста страница,А пока – желанен трудИ тропические птицыМне о радости орут.
Удайпур
Холмы затоплены сиреневым закатомИ в глади озера такая стынь и тишь,Что, захоти, и станешь ты крылатымИ к острову бесшумно полетишь…
Деревья дышут манго и вербеной,В горячем воздухе вечерняя ленца,В воде сияют мраморные стеныИ башни удайпурского дворца.
Инопланетный, он из света соткан!Кто плыть рискнет к нездешней белизне?А он открыт – не птицам и не лодкам,А лишь своей праматери, Луне.
Уходящие в прошлое
Из Каликата, из Калькутты,Кто в Дарджилинг, кто в Джайсалмер …Людей окутывают путыПутей к сиянью высших сфер.
Зов старых слов и снов дорога,Любя – слепцы, глупцы – скорбя,Бредут сквозь жизнь и ищут Бога,И пуст лишь путь один – в себя.
Его не ведают. И крутыСтупени им, и свет им сер.Из Патны в тьму Паталипутры,Из блеска дня – во мрак пещер.
Огнь пробужденный
Ах, сколько впереди открытий!В научных кельях, не спеша,Себе читает на санскритеРоссии древняя душа.
«Прабуддха Агни» – вывел мистик,Поверь лингвистике, поверь!Ведь чтоб войти в чужие мыслиЕсть двара, то есть просто дверь.
И явлен смысл нам потаенный,К чему словарь, словарь не тронь —Прабуддха значит пробужденныйИ агни, вслушайся, – огонь!
