Книга Рабин Гут - Алексей Лютый

Из-за Ваниного пристрастия к большим емкостям для употребления алкоголя сия священная реликвия стала предметом его особого внимания. Поэтому и избежала надругательства в виде выдирания из нее драгоценных камней и отправки в общую кучу хлама.

– Наверное, он прав, – первым подал голос Горыныч, отрываясь от согревания своим пламенным дыханием булыжника под кукушкой. – По крайней мере, звучит логично.

– А че, очень даже может быть, – согласился с монстром Попов и постучал по столу. – Значит, теперь у нас есть все, что нужно. А теперь свалите все отсюда и не мешайте мне работать!

Спорить с Поповым никто не стал. Во-первых, потому, что это делать бесполезно. А во-вторых, от алхимических экспериментов Андрюши в пещере нещадно воняло. В том числе и серой. От чего Грифлет едва не усомнился в святости Попова. Впрочем, Андрюша своим серебряным крестом что-то размешивал в одном из горшков.

Такие манипуляции позволили впечатлительному рыцарю сделать заключение, что зелье готовится с божьего благословения и Сатана, присутствие которого, как известно, всегда сопровождается серным запахом, изгнан и посрамлен. Грифлет возрадовался и удержался от молитвы только потому, что не нашел поблизости ни одного изображения святого.

Попов закончил изготовление философского камня точно к обеду. Ровена едва успела снять с костра вертел с медвежьей лапой, как Андрюша с победным видом выскочил из пещеры. Пряча правую руку за спину, он подошел к терзаемой любопытством компании.

Когда Попов разжал кулак и показал нам пресловутый камень, который пытались изготовить все алхимики мира, даже я не смог сдержать возгласа удивления. Нет, сам камень выглядел довольно обычно – немного похоже на пемзу. И удивился я не внешнему виду этого осколка счастья, а его размеру! Дело в том, что содержимое пухлой ладони Попова было не больше, чем любой из его грязных ногтей.

– Никогда бы не подумал, Андрюша, что этот шедевр твоих искусных рук будет такого огромного размера! – ехидно восхитился Рабинович. – Вы сегодня все сговорились мне маломерок приносить? У Жомова медведь был просто гигантский. У тебя кирпич неописуемых размеров.

– Не нравится, не ешь! – обиделся Попов. – Я, между прочим, не виноват, что у Мерлина рецепт такой идиотский. Там половина всякой гадости попросту выпарилась.

– Да ладно, братан, не обижайся! – утешил расстроившегося алхимика мой Сеня. – Я просто пошутил.

Попов убежал назад, замачивать философский камень в медвежьей крови, а Ровена понесла в пещеру порцию медвежатины для Горыныча. Дабы поддержать его огневую мощь. Принюхиваясь к аромату нового блюда, я не удержался и попытался стащить небольшой кусочек, но получил от Рабиновича по носу.

Поначалу я решил обидеться и уйти от него подальше. Но, подумав, изменил свое мнение. Поскольку не хотел, чтобы моя заслуженная порция оказалась в чьем-нибудь излишне пустом желудке. Рожи у всех от счастья потрескаются!

Не знаю, заслуга ли это Ровены или нет, но ужин получился восхитительным. Я наелся до отвала и ушел в лес слушать соловья. Что творилось у костра, я не знаю. Но думаю, без пьянки снова не обошлось. Впрочем, в этот раз они заслужили свои фронтовые сто грамм! Поскольку теперь у нас было все… Ну, почти все!.. чтобы вернуться домой.

Глава 8

Первая половина дня тянулась ужасно долго. Всей компании, за исключением, пожалуй, Горыныча, который продолжал разогревать камни под кукушкой, нечем было себя занять. От этого казалось, что пресловутую спираль времени не сжали, а, наоборот – растягивают. Как удовольствие от «чупа-чупс». Сомнительное, между прочим, если не сказать больше.

Жомов даже предложил от скуки допить остатки самогонки, но Сеня этому воспротивился. Дескать, неизвестно еще, как поведет себя алкоголь в контакте с мерлиновским зельем, которое и так подозрительно! Ваня пожал плечами, но спорить с Рабиновичем не стал. Действительно, зачем рисковать и все испортить перед отправкой?!

Вчера вечером после долгих и эмоциональных дискуссий было вынесено решение, что сутки отмочки в медвежьей крови философскому камню будет более чем достаточно. Во-первых, потому, что, по утверждению Кауты, медведь им с Жомовым попался почти пенсионного возраста. А во-вторых, потому, что так захотелось Рабиновичу. Ну устал уже мужик ждать возвращения на горячо любимую Родину!

На самом деле причина Сениной настойчивости в установлении времени отправления домой была несколько иной. И видели ее все, за исключением разве что Мурзика, который, предчувствуя возвращение на питание собачьим кормом, спешил побольше слопать всякой живности и не гонялся по лесу разве что за кузнечиками.

А Рабинович в это время старался держаться подальше от Ровены. Каждый раз встречаясь взглядом с печальными, но такими умными глазами принцессы, Сеня покрывался гусиной кожей и не знал, куда спрятать собственное смущение. Было ясно как божий день, что им суждено расстаться. И растягивать момент прощания у несчастного Рабиновича не было сил.

Ровена понимала, что конец ее лесным приключениям когда-нибудь должен наступить. А поскольку к природе это дитя было много ближе остальных, то факт того, что после исчезновения «милого Робина» она проснется в своей постели и забудет обо всем, что с ней было, не вызывал у Ровены никаких сомнений.

Она знала, что попала в сказку, и никакие чудесные превращения не вызывали у нее нареканий. Потому что сказки должны кончаться. В общем, принцесса смирилась с расставанием. Хотя в глубине души верила, что когда-нибудь «милый Робин» вернется к ней. Он, конечно, будет в другом обличье, но она его непременно узнает. И тогда они будут жить «долго и счастливо и умрут в один день».

Глядя на мытарства Рабиновича, Попов наконец не выдержал. Он отвел Жомова в сторону и что-то долго ему объяснял. Ваня некоторое время смотрел на друга с выражением голодной бродячей кошки, оказавшейся вдруг в центре банкетного стола в абсолютном одиночестве. То бишь с полным отсутствием понимания! Когда же до Жомова наконец дошло, что от него требуется, он лишь пожал плечами и повернулся к Рабиновичу.

– Сень, можно тебя на пару слов? – максимально вежливо попросил он. Рабинович, отродясь не слышавший от Вани таких вежливостей, едва не поперхнулся.

– А че вам надо-то? – Сеня подозрительно посмотрел на Жомова, ожидая какого-то подвоха. – Самогонки все равно не налью!..

– Да пошел ты в постовые со своей самогонкой! – заорал на него Жомов, и у Сени отлегло от души. – Иди сюда, те говорят. Сто раз, что ли, просить?

– Короче, че с принцессой будем делать? – с простотой русского дурачка спросил Иван, едва Рабинович подошел поближе.

– А что с ней делать нужно? – состроил наивную рожу Сеня, словно совершенно не понимал, о чем идет речь.

Рабинович ждал этого вопроса давно, но так и не придумал ответа. Вся хитрость и изворотливость, которую молва приписывает его соплеменникам, куда-то пропадала, едва при Рабиновиче начинали говорить о принцессе.