Книга Изнанка - Сергей Палий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Имущество расколотил, – немного нервно откликнулся Таусонский, встряхивая склянку с перекисью водорода и разрывая упаковку с бинтами. – Теперь вот придется окошко заклеивать, так-сяк... Поди-ка сюда, не хватает только, чтоб кровью истек, стеклобой доморощенный. Как-то неуважительно ты к своим передним конечностям относишься: то сломаешь, то порешишь... Сплошные увечья. Медичкой персональной я к тебе нанимался, что ли?..
Рысцов, споткнувшись о сетевой фильтр, подошел к Павлу Сергеевичу, и тот принялся умело обрабатывать и перевязывать раны. Краснохвостый Жорик, так и не заключенный в клетку, перепорхнул через Петровского и деловито уселся на плече хозяина. Вполголоса отметил: «Я р-рад, что имею честь...»
– Вы чего так все на меня смотрите? – спросил Валера.
Аракелян облизнул губы и, проглотив какой-то звук, опять захлопнул рот.
Рысцов перевел взгляд на Андрона. Сердце пропустило удар. Внутри возникло ноющее предчувствие сшиза. А он-то думал, что давно распрощался с этой заманчивой дрянью. Вот те на, не ждали...
– Андрюха, не молчи, а?
Петровский поправил шляпу, недобро улыбнулся и сказал:
– Ты, кажется, хотел во всем разобраться? Что ж, вроде бы появился шанс.
Первый шок проходил, и Валера начал ощущать тупую пульсирующую боль в искалеченных ладонях. Он поморщился и выцедил:
– Я опять нес всякую чепуху?
– Почему же, отнюдь... – обрел наконец дар речи Альберт Агабекович. Он потрогал продолговатую ямочку на подбородке и, запнувшись, произнес: – Ты... рассказал, где можно найти человека, который создал эс.
Троюродный дядя Петровского напоминал пожилого брахиозавра. Такой же неуклюжий и лапидарный. Туловище, похожее на колоду, поддерживали массивные колонны-ноги. На фоне общего монументализма тела контрастно смотрелась маленькая подвижная голова Вениамина Кузьмича, которая постоянно занималась своим едва ли не единственным делом – едой.
Войдя в комнату, он окинул присутствующих взглядом крошечных глазенок, откусил потерявший форму бутерброд с салом, дохнул ядреным перегаром и многозначительно изрек:
– Кадастр. С каждого по бутылке.
Жорик хлопнул крыльями и тут же озадаченно повторил, пробуя звуки на вкус:
– Кадастр... Кадастр-р...
– Ну вот, – усмехнулся Таусонский. – Теперь прилипло словечко, так-сяк. Редко он новенькое разучивает.
– Привет, дядь Вен, – сказал Андрон. – Можно тебя попросить еще об одной услуге?
– Кадастр-р! – радостно провозгласил попугай.
Вениамин Кузьмич одобрительно посмотрел на пернатого и пожал плечами, мол: «Все верно птица говорит. Оброк – вперед».
– Будет тебе водка, не волнуйся, – поспешил успокоить его Петровский. – Мы собираемся уснуть часов на десять-пятнадцать. Нужно приглядеть за хатой и за этим клювастым оратором. Хорошо?
Дожевав бутерброд, Вениамин Кузьмич поцыкал и молвил:
– Я соседа приглашу. В сенях посидим.
– Вот и отлично. Зови. – Петровский глухо щелкнул по шляпе.
Троюродный брахиозавр степенно развернулся и затопал прочь.
Андрон и Павел Сергеевич вернулись к монтажу С-визора. Они уже закрепляли последний прибор. Посовещавшись час назад, четверо приятелей решили отправиться в опасное путешествие вместе: Валера в качестве единственного, хоть и довольно мощного сшиза, Альберт Агабекович на правах ученого, а мускулистый гений freak-режиссуры с подполом контрразведки призваны были олицетворять расчетливую силу и чуткую прозорливость соответственно.
Настроение у Рысцова все еще колебалось возле завалинки. Из головы невозможно было выгнать назойливые мысли об истории, рассказанной Петровским. Сколько лет дружили, а он даже предположить не мог, что у чудаковатого режиссера есть сын...
Валера краем глаза проследил, как могучая спина дяди Вены исчезла в мартовской тьме, и снова повернулся к Аракеляну.
– Строго говоря, – профессор потрогал горбинку на носу, – этот человек, конечно, не создатель эса, потому как С-пространство вообще никто не учреждал – само постепенно выросло. Он, если ты не наврал в состоянии гипноза, придумал формулу С-волн. По всей видимости, это и есть тот самый научный сотрудник одного из российских НИИ, который считался до сих пор пропавшим без вести.
– С чего бы мне врать? – слегка обиделся Рысцов.
– Я несколько неточно выразился. Здесь дело не в сознательном обмане. Во время спровоцированной гипермнезии просто-напросто могли сложиться некорректные ассоциативные модели.
– Ясно, – сказал Валера, гадая, оскорбил его Аракелян последней фразой или нет.
– Таким образом, будем надеяться, что нам удастся найти этого человека целым и невредимым. Да я, черт возьми, полжизни отдал бы за встречу с этим безвестным гением...
– Кстати, о невредимости, – протянул Рысцов, разглядывая свои перебинтованные руки. – Что вы думаете о тех моих криках, истериках? Ведь я действительно чувствовал чью-то ужасную боль, отчаяние... много всего...
– Трудно утверждать наверняка, – ответил Альберт Агабекович, сцепив замком подрагивающие волосатые пальцы. – Возможно, этих событий, образы которых ты проецировал, и не произошло еще.
– В каком это смысле... еще?
– Современная наука не исключает возможности соприкосновения человеческого сознания или подсознания с разрозненными фрагментами будущего. При определенных условиях функционирования мозга. А может, и чего-то иного, каких-то других нитей мироздания, оплетающих нас...
Валера воззрился на трогательно-смуглое лицо профессора с подозрением. Неужто опять полтергейстно-сверхъестественная ботва?
Аракелян прочел в его взгляде недоверие и, улыбнувшись уголками губ, тихонько произнес без тени издевки:
– Что мы знаем о гранях и границах собственной сути? Одну миллиардную долю? Не исключено. Хотя я склонен полагать – меньше. Это как трансцендентная кривая в математике. Ее уравнение в декартовых координатах не является алгебраическим... Это то, что пока находится за пределами наших четырех измерений. Не стоит отбрасывать совсем уж категорично вероятность, что в том темном тоннеле ты видел не только прошлое. Быть может, там мелькнули и тени грядущего?
Мудрые глаза ученого посмотрели на Валеру с печальной завистью. Они шептали: «Как бы я тоже хотел не верить во всю эту чушь. Но вот поживи с мое... и тогда поговорим еще разок».
Рысцов вдруг на миг будто уловил каким-то шестым чувством, что происходит в душе пожилого армянина – перед ним пронеслись тени юношеских мечтаний, бесформенные призраки мыслей выстроились бесконечной цепочкой... А за всем этим ворочалось нечто неразличимое, отличающееся по масштабу и формату от обывательского понимания, свойственное только истинным жрецам науки. Какая-то тайна, о которой им почему-то запрещено рассказывать смертным...
