Книга Леннар. Чужой монастырь - Антон Краснов

Гамов мог бы попытаться передать Ковригину хотя бы отголосок той выматывающей, серой безнадеги, отчаяния, которому не было конца. Он мог бы расска­зать ему о муках голода после того, как кончились за­пасы. Епанчин, Абу-Керим и Лейна полулежали в креслах, стараясь не делать лишних движений. Силы истощились. Восполнить их нечем. Сам Константин голода не чувствовал по понятным уже причинам, но он знал, что цена за то, что его отрезало от всех челове­ческих мук — вот от этого голода, от боли,— что она, эта цена, будет огромной. И что лучше бы ему корчить­ся вместе с остальными.

Глядя, как растет в иллюминаторах крупнейшая планета Солнечной системы, Абу-Керим сказал тогда:

— Ну что же... Я решил вот что. Вы вольны прези­рать меня за мое решение или недоумевать. Так вот: я не увижу Землю. Мне это не нужно. Понимаете?.. Моя жизнь была большой игрой, и что толку мне жить те­перь, когда выиграна самая большая ставка — бес­смертие? Или вы еще не поняли, что мои единоверцы УЖЕ чтут меня как никого, как нового пророка, как знамя веры, вынесенное в космос? Я легенда. Зачем же мне возвращаться? Что меня ждет, если я вернусь жи­вым? Суд, пожизненное заключение, имя, вынесенное в заголовки всех мировых газет? Все это слишком мел­ко после того, ЧТО мы пережили, ЧТО мы узнали. Как я могу подвести миллионы людей и вернуться?

— Ты фанатик,— сказал Гамов тихо и на этот раз без всякой злобы.

— Нет. Просто я человек, который достиг предела желаний. Да, жизнь — это большая игра, а в ней, как во всякой игре, нужно уметь остановиться и не играть да­льше. Чтобы не спустить огромный выигрыш. Да. Я останавливаюсь. О, мое тело!.. В конце концов, вы тоже сопричастны легенде!..— вскинув голову, произ­нес Абу-Керим.— Так что вы можете извлечь свою жизнь из моей смерти. В известном смысле мы будем квиты.

— О чем... о чем это он? — произнесла Лейна сла­бым голосом.

Мужчины не стали уточнять. И никто не стал делать негодующих ремарок о том, что людоедство омерзите­льно, а пожирать труп врага было свойственно лишь самым кровожадным дикарям, совершенно не затро­нутым цивилизацией.

Потом Абу-Керим вытянул из ножен трофейный сардонарский клинок и спокойно, буднично всадил себе в живот. Его губы на мгновение скривились от боли, а потом выпустили несколько слов: «Бисмиллахи рахмани рахим...»

Путешественники молча наблюдали за агонией. Наконец Абу-Керима согнулся и, упав ничком на пол, замер.

Это в самом деле была будничная смерть. В иных обстоятельствах она, быть может, и потрясла бы даже такого закаленного и опытного человека, как капитан Епанчин. Но сейчас уход Абу-Керима настолько впи­сался в череду смертей, что никто не выказал ни возму­щения, ни страха, ни печали.

Все это было. И Константин мог рассказать даже подробности, выпущенные за рамки данного повест­вования. Но Гамов промолчал, а генерал Ковригин не задавал наводящих вопросов. Он только коротко спра­вился об остальных космонавтах, предположил, что они погибли при взрыве гигантского звездолета, и не получил ответа. Молчание было истолковано как под­тверждение худших предположений. Правда, уже в вертолете Гамов сказал:

— А что остальные? Вам лучше знать.

— Нам? В каком смысле?

— Да в прямом! Мы на Земле давно не были. Мо­жет, тут что появилось без нас... Достопримечательно­сти, о которых как-то замалчивалось ранее. Ну напри­мер, Хансен-сити, названный по имени генерала Хан­сена, участника Войны за независимость в восемнад­цатом веке. Или летний дворец императора Ли Сюна в Пекине, с изображением маленькой рыбы миноги. Храм, построенный на деньги сподвижника царя Ми­хаила боярина Неделина, в честь освобождения Моск­вы от поляков... Могила шаха Сафрази... А то и гроб­ница царицы Камара... Мало ли! Кстати, Александр Александрович, нас с Леной по прибытии в Москву сразу бы в клинику... И предупредите врачей, чтобы ничему не удивлялись. Эх! Надо было и мне куда-ни­будь... подальше. Я бы хорошо смотрелся, скажем, в роли библейского пророка. С моим-то филологиче­ским образованием...

Генерал Ковригин не нашелся что ответить. Навер­ное, он подумал, что Костя просто бредит от усталости и нервного перенапряжения. Да, собственно, так оно и было...

А сам Гамов знал, что никогда, никогда, даже в том счастливом случае, если земным медикам удастся при помощи всех мыслимых технологий все-таки извлечь гарегга и удалить следы его присутствия в организме,— никогда он не станет прежним. Впрочем, этот вывод и так напрашивается. А вот куда менее очевид­ным является то, что знание, высвобожденное из уничтоженного в безднах космоса Корабля, не умрет. Оно успело пустить свои ростки здесь, на голубой пла­нете. Хорошо ли это, плохо ли — судить уже не ему, Константину, потому что он сделал шаг по ту сторону добра и зла. Не ему, гареггину и бывшему сардонару, оценивать и анализировать грядущую смену парадигм.

Именно так именуется слом старой модели мира.

Генерал Ковригин поднял руку, указывая пришель­цам на вертолет.

— Пора,— сказал он.

Вдали на склоне холма показался милицейский уазик. Все-таки они осмелились сунуться. Не доезжая пары сотен метров, уазик остановился, и из него вы­лезли двое молоденьких ментов. Гамов вопросительно глянул на генерала Ковригина, а потом сорвал с бедра «плазму» и, почти не целясь, выстрелил.

Плазмоизлучатель был настроен на максимальную мощь поражения, так что уазик разлетелся в ошметки, а один кусочек корпуса, жалкий, оплавленный, до­швырнуло почти до вертолета. Что сталось с людьми, после того как они оказались в точке удара мощного плазменного заряда, было очевидно...

Слитное движение Гамова, которым он сорвал с бедра «плазму» и, вскинув раструб, выстрелил, было настолько стремительным, что едва ли кто успел бы ему помешать. Даже если такая задача и была бы по­ставлена.

Генерал Ковригин вздрогнул всем телом и, отки­нувшись назад, заорал:

— Ты-и-и-и?!. Ты что?!. Ты в своем уме?!

— Нет, Александр Александрович,— ответил Кон­стантин, глядя на генерала большими светлыми глаза­ми, в которых тот не заметил и тени сожаления,— я давно уже в чужом уме.

— Зачем ты убил?!

— Рефлекс. Там, откуда мы прилетели, человече­ская жизнь недорога,— выговорил Гамов и, скрипнув зубами от провернувшейся в боку острой боли, доба­вил: — В конце концов, этих убитых можно заменить. Другими. Теми, что не видели модуля. Теми, что не бу­дут болтать.

Генерал опять не знал, что ответить. Конечно, по­зже он сумеет подобрать слова, сумеет принять меры. Но это будет уже неважно для Гамова.

Боль ушла.

Не беда, что она еще вернется, непременно вернет­ся.

Он взял за руку Лейну, закрыл глаза и вслепую шаг­нул к вертолету.

2

Земля, около 2700 года до P. X. Элькан поднял голову. Его мутило. Он пробормо­тал:

— Всех! Нужно спасать всех... Грядет. Грядет ката­строфа!