Книга Полураспад СССР. Как развалили сверхдержаву - Руслан Хасбулатов

Какой путь изберут республики? Сможет ли Горбачев реально вернуться к власти? Извлек ли он урок из своей личной трагедии, трагедии Великого государства? Эти мысли, может быть беспорядочно, но постоянно теснились в голове, когда я объявил перерыв.

В перерыве залы и коридоры Белого дома стали заполняться новыми людьми. Пришел Эдуард Шеварднадзе, сообщил, что он все эти три дня был «вместе с вами», на улице, среди народа, поддерживающего наше сопротивление. Пришли депутаты Верховного Совета СССР, иностранные дипломаты; зашли Анатолий Горбунов и Рюйтель (председатели Верховных Советов Латвии и Эстонии), Прунскене, заместитель главы правительства Литвы; они спрашивают: «Руслан Имранович, какой будет позиция России в отношении нашей независимости?» Я ответил: «Российское руководство не будет препятствовать в самоопределении ваших республик. Это — позиция Верховного Совета. Но лучше, если вы пройдете к Ельцину, президенту России, и с ним согласуете этот вопрос…» Ушли к Ельцину. Тут же звонит Ландсбергис — председатель Верховного Совета Литвы, поздравляет с победой. Я отвечаю, что еще рано говорить о победе, путчисты все еще не отвели войска от ближних подступов к Белому дому. Он говорит, что «это, видимо, уже не имеет значения, — по его сведениям, заговорщики направились к Горбачеву, «на переговоры». Я, смеясь, отвечаю: «Если они такие конспираторы, что даже в Вильнюсе знают их секреты, — тогда действительно можно сказать, что мы победили. Задает аналогичный вопрос, какой задавали его коллеги. Я ответил ему почти то же самое, что сказал ранее его соседям по Прибалтике…

Поступают сведения, что войска выводятся из Москвы, что путчисты — в воздухе, летят к Горбачеву. В наших рядах вспыхивает необычайная «любовь к Горбачеву!». Все заражены мыслью — «Скорее — к Горбачеву!». На помощь Президенту СССР! Привезти в Москву! Мне все это смешно. Растет число потенциальных «спасателей» — от самого Ельцина, вице-президента Руцкого, премьера Силаева — до наших рядовых депутатов и прочих «отважных деятелей», готовых рисковать собой во имя «спасения Президента СССР».

После перерыва сессия Верховного Совета возобновляет свою работу, обсуждается только один вопрос — кого направить для «спасения» Горбачева. Вызывается Силаев (он с утра снова в Белом доме), Руцкой, Полторанин, Бурбулис, Шахрай и т. д. Решили направить Руцкого (в сопровождении группы следователей во главе с Генеральным прокурором — для задержания заговорщиков. На сессии я не сообщил, что эта группа уже направлена рано утром)… В общем, работали до позднего вечера, обсуждая ситуацию, заслушивая мнение коллег-депутатов, анализировали наши действия, промахи и ошибки, новую ситуацию в стране…

К вечеру стало окончательно ясно, что битву с ГКЧП мы выиграли… Непрерывно из разных концов страны звонят руководители местных органов власти, радостно поздравляют. Звонят из множества стран — главы парламентов, встречавшиеся со мной ранее парламентарии и предприниматели, представители международных организаций, члены правительств, издатели (которые публиковали мои книги в разных странах мира), мои коллеги — ученые из Москвы, Ленинграда, Киева, Новосибирского научного центра, из разных городов мира — все поздравляют. Тысячи телеграмм… Особенно много из Грозного, Махачкалы, Алма-Аты…

Я очень устал. Поехал домой. Семья в сборе, ждут меня. Нет только сына, Омара. Он учится в США, в университете Адама Смита. Все радуются и плачут. А на ТВ неистовствуют журналисты — цензура сметена — непрерывно показывают «картинки» — эпизоды нашей борьбы и победы, непрерывные интервью с людьми, которые мне неизвестны, но «благодаря которым демократия — победила». Так, уже к концу первого дня после победы над ГКЧП начиналась история фальсификации событий трех дней и двух ночей августовской трагедии. «А где был ты?» — спрашивает меня жена, Раиса, смеясь…

Михаил Горбачев в Российском парламенте

…Ночью 21 августа освобожденного Горбачева «вернули» в Москву, на том же самолете возвращались (как арестованные) «посланцы» ГКЧП — генералы Крючков и Варенников. Еще с утра 22-го парламентарии знали об «освобождении» Горбачева — они все время задавали мне вопрос: «Когда здесь появится Горбачев?» Я позвонил в Кремль, попросил соединить меня с Горбачевым. Его не было, но помощник заверил, что немедленно передаст сообщение о моем звонке президенту, как только тот появится в Кремле. Вскоре Горбачев сам позвонил мне. Я тепло поздоровался, поздравил с завершением личной трагедии, поинтересовался самочувствием Раисы Максимовны, рассказал о настроениях наших депутатов, их желании выслушать его на сессии Верховного Совета России. Горбачев согласился, сказал: «Верховный Совет России, возглавлявший борьбу, заслуживает, чтобы я исполнил его просьбу. Я хочу лично поблагодарить всех ваших депутатов. И тебя благодарю особо, Руслан Имранович!»

Примерно в 14 часов 22 августа Михаил Горбачев открыл дверь в кабинет Ельцина в Парламентском дворце и вошел. Мы с Ельциным ждали его и тепло поздоровались. Горбачев сразу же, очень эмоционально, стал вспоминать все то, что с ним произошло. Ельцин, не перебивая, довольно долго слушал его, затем я вынужден был напомнить, что у нас в 15.00 начинается заседание Чрезвычайной сессии Верховного Совета. И ему, Горбачеву, надлежит выступить не просто с «выражением благодарности за свое освобождение», а с серьезным анализом всей сложной ситуации, сложившейся в СССР в результате попытки военно-государственного переворота. Готов ли он, Горбачев, к такому ответственному докладу?

— Имейте в виду, — предупредил я Михаила Сергеевича, — многие наши депутаты будут обвинять вас в том, что своим попустительством вы допустили эту трагедию, в том числе в области кадровой политики. Поэтому хотелось бы, что бы вы, Михаил Сергеевич, очень серьезно отнеслись к этой встрече с нашими депутатами — ведь они, прежде всего, мобилизовали москвичей на оборону от ГКЧП, создали Сопротивление и обеспечили поражение заговорщиков. Ваши депутаты, то есть Верховный Совет СССР, вас не защитили, и все они, в том числе «великие демократы попрятались или уехали за границу, выжидали, «кто — кого». Так что наши парламентарии — это серьезные люди, они обозлены, раздражены.

— Ну, Руслан, ты многого хочешь от меня. Так сразу большой доклад я не сделаю. Конечно, я выступлю, расскажу и объясню причины этого ГКЧП, и все их предательство, и многое другое, но серьезный анализ — это в следующий раз, надо все обдумать, — ответил Горбачев.

— Михаил Сергеевич! — обратился Ельцин. — У нас ситуация была тяжелее, не было даже секунды свободного времени, когда 21-го утром, все еще в окружении войск ГКЧП, открылась сессия Верховного Совета. Руслан Имранович сделал очень хороший доклад. А у вас ведь было время — и в Форосе, и когда летели на самолете, и вчерашняя ночь. И сегодняшний день. Разговор будет серьезный — Председатель Верховного Совета прав, вам следовало бы хорошо подготовиться…

Горбачев ответил, что, в общем-то, он готов, объяснит ситуацию. — «Не беспокойтесь за меня, я найду что сказать…» Чувствовалось, что он надломлен основательно.

И вот, ровно в 15 часов, мы трое — я, Горбачев и Ельцин (Ельцин сам определил порядок нашего «шествия» в президиум парламента) — входим в большой зал заседаний Верховного Совета России… Огромный зал, битком набитый нашими депутатами; здесь же — множество журналистов, депутаты Союзного парламента и Моссовета, провинциальные лидеры и местные депутаты; аплодисменты, приветственные возгласы… Я открываю заседание, приглашаю в президиум Силаева и Руцкого и тут же даю слово Ельцину — при этом прошу его вести заседание — чувствую, что ему этого очень хочется — событие, несомненно, имеет историческое значение.