Книга Улица райских дев - Барбара Вуд

Когда самолет из Лондона приземлился в каирском международном аэропорту, Джесмайн думала, что, ступив на землю Египта, она испытает психологический шок, может быть, взрыв гнева или прилип депрессии. И действительно, когда она ступила на дорожку аэродрома и вдохнула первый глоток родного воздуха, все в ней как будто вздрогнуло. Но это был лишь миг, и приобщения к родине не произошло. Спеша в потоке пассажиров получить свой багаж, пройти таможню и успеть на внутренний рейс, она испытывала чувство нереальности окружающего мира, как будто она видит все во сне или стала прозрачной и, стоя перед зеркалом, не видит своего отражения. Это игра воображения, думала она, или эффект недолеченной малярии, повлиявшей на ее мозг… Но так же странно чувствовала себя Джесмайн и в самолете, летевшем в Аль-Тафлу, – когда он поднялся в воздух, она ощутила себя призраком. Внизу зеленые поля сменились красной пустыней; в отдалении исчезал Каир – город, где она родилась, была проклята и умерла… была объявлена мертвой… и вот через двадцать лет, после долгих странствий, она вернулась и, словно призрак, среди птиц, ангелов и событий прошлого летит над своей страной, не ощущая себя ее частичкой.

Джесмайн почувствовала лихорадочный жар и, взяв купленную в каирском аэропорту газету, начала обмахивать разгоревшееся лицо. На первой странице крупными буквами было напечатано: «Буш назначает нового посла США в Египте». Джесмайн немного успокоилась, развернула газету и начала просматривать объявления. Под крылом самолета стелился древний и вечный деревенский Египет, со страниц газеты на Джесмайн повеяло современным Египтом. Сколько брачных объявлений – значит, теперь не всем девушкам Египта жениха выбирают родные? Женщины сообщают необходимые данные – возраст, образование, семья, неизменно добавляя информацию о цвете кожи: «белый», «пшеничный», «оливковый» и далее вплоть до черного. На первой странице статья об убийстве – юноша, окончив учебу в университете, вернулся из Англии. Обнаружив в спальне незамужней сестры флакон с лекарством, – он узнал, что это абортивное средство, – убил молодую женщину. Вскрытие показало, что сестра не была беременна, более того – что она была девственницей, а лекарство купила у какого-то знахаря в связи с неполадками в менструальном цикле. Убийцу оправдали, так как он защищал честь семьи.

Джесмайн отложила газету и снова стала глядеть в окно: внизу простирался необозримый желтый океан Сахары, разделенный надвое зеленой полосой долины Нила. Эта полоса сверху казалась такой узкой, словно на зеленом уместилась бы одна ступня человека, а другую ему пришлось бы поставить на желтое пространство. Джесмайн подумала, что чувствует себя словно этот воображаемый человек: одной ее ногой она ступила в Египет, но половина ее существа противится воссоединению с прошлым. Она так долго отгораживала свою душу от невыносимых воспоминаний! Возвратиться в Египет всей душой – это значит, что откроются старые раны. И отогнав от себя милые образы Амиры и сестры, страшное воспоминание о Хассане эль-Сабире, Джесмайн стала думать о встрече с Деклином Коннором. Пятнадцать лет прошло со времени их совместной работы над переводом на арабский язык медицинского справочника, и вот они снова будут работать вместе.

Машина изменила направление и начала снижаться, и Джесмайн увидела бледно-желтые песчаные дюны с пятнами каменных россыпей, какие-то руины – может быть, кладбище, навес и взлетную дорожку, к которой, поднимая тучи песка, подъезжали две машины. Самолет побежал по дорожке, и она увидела на летном поле будку с радиоустановкой и на ней облупившуюся дощечку с надписью по-арабски и по-английски: Аль-Тафла. Из машины выскочили двое мужчин, оба в хаки – один – чернокожий со сверкающей улыбкой, другой – европеец, темно-загорелый. «Коннор!» – узнала Джесмайн, и сердце ее забилось быстрее.

Самолет остановился, оба мужчины и техник из радиобудки подбежали к нему. Расположившиеся неподалеку со своими верблюдами в тени большой скалы, бедуины спокойно глядели на гигантскую стрекозу, присевшую на песок и суетящихся вокруг нее людей. Наср сразу стал разгружать самолет, укладывая в багажник машины ящики с лекарствами и вакцинами, – их надо было как можно скорее доставить в Аль-Тафлу и поместить в холодильник. Коннор подошел к высунувшемуся из своей кабины пилоту и приветствовал его:

– Аль хамду лиллах! Салаамат!

– Салаамат! – откликнулся тот.

Коннор подошел к дверце пассажирской кабины, надеясь встретить присланного ему заместителя, и нахмурился, увидев женщину в джинсах и легкой блузке, с золотистым «конским хвостом», сияющим на солнце. Потом он узнал ее и с радостным удивлением воскликнул:

– Джесмайн!

– Хелло, доктор Коннор! – ответила она, спрыгивая на дорожку. – До чего ж я рада вас видеть!

– Джесмайн Ван Керк! Каким ветром вас сюда занесло?

– Разве вам не сообщили из лондонского офиса, что они присылают именно меня?

– От них дождешься! Сообщат через месяц после вашего появления! Но это же чудесно – встретить вас! Сколько же лет мы не виделись?

– Шесть с половиной. Мы встретились в Неваде, на атомном полигоне, помните?

– Конечно, помню. – Он не сразу отпустил ее руку. – Ну ладно, поедем в Аль-Тафлу.

Пока он помогал Насру загрузить в багажники «тойот» последние алюминиевые ящики с наклейками «Международная организация здравоохранения», Джесмайн стояла, обернувшись в сторону Нила. Она закрыла глаза, и прохладный ветер обдувал ее лицо. «Пятьсот миль между мною и Каиром, – думала она. – Пятьсот миль отделяют меня от тех, кто может растравить мне сердце. Я буду спокойна здесь».

– Это весь ваш багаж? – спросил Коннор.

– Да, один чемодан.

Коннор забросил легкий чемодан в багажник «тойоты», сел за руль и нажал стартер. Машина запрыгала по неровной дороге; Джесмайн уставилась в ветровое стекло и молчала.

– Значит, вы все-таки решились приехать в Египет, – сказал он. – Я помню, что вы не хотели. Семья вам была рада, наверное.

– Они меня не видели. Я не останавливалась в Каире.

– А! Последний раз, когда мы встретились, вы должны были ехать в Ливан. Как вы там работали?

– Там было ужасно. А потом меня перевели в лагерь беженцев в Газе. Там было еще ужаснее. Мир как будто не хочет знать о бедствиях палестинцев!

– Мир ни о чем не хочет знать!

Джесмайн удивила эта реакция. Она почувствовала в Конноре какую-то перемену. Голос был прежний, он говорил громко, с английским акцентом, но что-то горькое звучало в интонации. Изменилось что-то и во внешности– по-прежнему излучал энергию, но лицо похудело, кожа обтянула скулы, и в глазах метался скрытый гнев, – но он справлялся с собой и снова выглядел таким, как прежде.

– Я чертовски рад, что вы приехали, Джесмайн, – повторил он, улыбаясь. – Мне не везло на помощниц. Присылали незамужних женщин, а наши крестьянки взяли их на зубок. Незамужним женщинам трудно работать на Востоке. Одна морока с ними.

– Ну, а как с мужчинами?