Книга "Империя!", или Крутые подступы к Гарбадейлу - Иэн Бэнкс

Софи покосилась на него:

— Кому-нибудь скажем?

— Предоставь это мне.

— С радостью, кузен.

Они подошли к дому сзади. На полпути им попался исковерканный тент, который накануне вывернуло наизнанку и унесло ветром; теперь он свисал с ветки в стороне от аллеи. Олбан взобрался на дерево и снял его, чтобы сунуть в мусорный бак у кухонной двери.

Прежде чем переодеться к собранию и ужину, Софи пошла принять ванну. Олбан повесил куртку в гардеробной. Он хотел было захватить с собой шнур, но оставил его в кармане. Заглянув в телегостиную, он поприветствовал собравшихся, в том числе и старших детей. У них шел спор о том, не прекратить ли компьютерные игры и не включить ли спортивный телеканал с футбольными новостями. Филдинг сообщил, что звонили участники охоты на оленей и обещали быть через полчаса. Работники отеля «Слой» помогали готовить танцевальный зал к собранию. Олбан нашел тетю Лорен на кухне, там же был кузен Стив с женой Тессой, качавшей на коленях крошку Ханну.

— Мед сорта «Ба-Ака», — объясняла тетя Лорен, пока одна из официанток отеля «Слой» заворачивала теплые тосты в салфетку и укладывала на большой чайный поднос, где стояли разнообразные кувшинчики и вазочки, на одну из которых и указывала Лорен. — Из северных районов Конго. Большая редкость. Говорят, прекрасный стимулятор.

— Неужели вы сами не попробовали? — спросила Тесса.

— Видишь ли… — начала Лорен.

— Хай, Олбан, — обрадовался Стив. — Как прошла рыбалка?

— Клев никудышный, — признался Олбан, улыбаясь Тессе и делая большие глаза ее дочке, от чего малютка загукала и протянула к нему пухлую ручонку.

— Что ж так, Олбан? — сказала Лорен. — Мы-то надеялись, ты наловишь рыбы на всех.

— Уж простите, — сказал он и кивнул на поднос. — Это для Уин?

— Да, — ответила Лорен, — сейчас отнесу.

— Позволь мне.

— Очень мило с твоей стороны, только… — начала Лорен, но Олбан уже взял поднос. — Ну хорошо. Я пойду с тобой.

— В этом нет необходимости.

— Открою тебе дверь.

— Как знаешь.

— Уин, это… — начала Лорен.

Олбан протиснулся мимо нее в гостиную Уин, держа поднос над головой. Одетая в привычный твидовый костюм, старушка сидела у невысокого столика с грудой газет.

— Это я, — сказал Олбан. — Привет, Уин.

Сняв очки, бабушка Уин посмотрела на него, потом на поднос в его руках.

— Олбан, — равнодушно сказала она, — ты очень любезен.

Он надеялся на более драматическое начало. Обморок, выроненный стакан или, по крайней мере, изумленный возглас. Его взгляд скользнул по окнам. Дьявольщина! Забыл. Ее гостиная выходит окнами на озеро. Не исключено, что Уин видела, как они возвращались. А может — весьма вероятно, — после истории со шнуром у него развилась паранойя.

— Право, не стоит благодарности, — сказал Олбан.

— Голубушка, не выпьешь ли с нами чайку? — спросила Уин, надевая маску доброй старушки.

Олбан поставил поднос на стол.

— Тогда я принесу себе чашечку, хорошо? — спросила Лорен.

— Лорен, честно говоря, мне хотелось поговорить с Уин наедине, — сказал Олбан, с улыбкой глядя на свою бабушку. — Не возражаешь?

— Ну… — неуверенно протянула Лорен.

— Все в порядке, Лорен, — бросила Уин.

— Хорошо, — сказала Лорен. — Я, пожалуй, побуду на кухне.

Тетя Лорен удалилась.

— Ну-с, Олбан, — сказала Уин, наливая чай в чашки. — Я правильно понимаю, у тебя что-то срочное?

— Нам нужно поговорить, Уин.

— Прямо сейчас? — Она посмотрела на свои часики. — Сколько времени остается до твоего краткого выступления?

— Минут сорок.

— В самом деле? Тогда я к твоим услугам.

— За какую сумму, по-твоему, нам следует продать фирму? — сказал он, протягивая ей чашку.

— Будь добр, положи мне сахарку. У меня руки трясутся.

— Конечно, Уин, — сказал он, забирая чашку. — Молока?

— Немножко… Еще чуть-чуть. Вот так.

— Здесь есть тосты, — услужливо напомнил Олбан. — Положить тебе? С твоим любимым медом?

— Да, Олбан, пожалуйста. Огромное спасибо. Но вначале немного масла, голубчик.

— Итак, — сказал он, — цена. Твое мнение?

— Право, не знаю, следует ли вообще соглашаться на продажу. Ты как думаешь?

— По-моему, тут есть над чем поломать голову. Мне кажется, «спрейнтовцы» уже поняли, если, конечно, им не удалось оболванить наших охотников, что предложение насчет ста двадцати миллионов не прокатит. Я полагаю, они предложат сто сорок и намекнут, что дадут сто пятьдесят, если мы будем по-настоящему настойчивы. Их реальный потолок, вероятно, двести.

— Это огромные деньги, — ответила Уин, захрустев тостом с медом.

— Можно мне взять тост?

— Конечно, ешь на здоровье.

Он положил на ломтик подсушенного хлеба немного меда и сказал:

— Коль скоро они нас оценивают в такую сумму, подразумевается, что мы и сами в конце концов получили бы те же деньги за счет авторских прав и лицензий — не расставаясь с тем, что у нас есть. Эту мысль стоило бы внушить тем, кто думает кошельком. — Он с хрустом откусил кусочек тоста с медом. — Если, — сказал он, прожевав, — есть желание внушать.

— А сам-то ты что решил, Олбан? Люди — ну, скажем, некоторые, — похоже, прислушиваются к твоему мнению. Тебе нужно сперва самому определиться, не так ли?

— Вкуснота, — сказал он, съев ломтик тоста. — Ничего, если я возьму еще кусочек?

— Да, пожалуйста, — сказала Уин, причем вид у нее был не такой благосклонный, как тон ответа. — У тебя отменный вкус, Олбан. Это особенно редкий и дорогой мед.

— Значит, лучше не набрасываться, да?

Уин негромко и неуверенно засмеялась, а Олбан тем временем щедро мазал подсушенный хлеб густым, темным медом.

— Вы с Софи ездили на рыбалку? — спросила Уин.

— Ездили. Не очень успешно.

— Не правда ли, чудесно, что у вас наладились отношения?

— Да, в самом деле. Послушай, Уин, у меня к тебе предложение.

— Какое? — спросила она с ноткой тревоги.

— В конечном счете мы, видимо, продадим фирму. Если так, надо постараться выжать максимальную цену. Я бы предложил сказать «Спрейнту»: сто восемьдесят. Хотите — берите, нет — до свидания. Единственное, о чем следует договориться, — это соотношение денег и акций при окончательных расчетах. Готов сказать это при всех, хотя в душе предпочел бы, чтобы мы сохранили фирму. Однако я готов выступить. Так подсказывает мне разум, но не сердце. В данный момент я не знаю, что еще сказать.