Книга Любовь и расчет - Ракель Арбетета

они уже разделили десятки ночей вместе. Она накручивала шаги по дому, пока Пегги с сочувственным выражением лица не предложила заварить ей ромашковый чай, а Делабост что-то пробормотал сквозь зубы.

Но она не могла остановиться. Сегодня вечером должен был состояться их бал, и, хотя Кайден пообещал ей, что будет дома за несколько часов до начала, она не могла усидеть на месте. Ей нужно было, чтобы он вернулся как можно скорее. Ей нужно было показать ему это.

Она взглянула на часы, которые носила в кармане: сверху красовалась эмблема «Даггер», как и на всех других часах в их доме. Двенадцать часов двадцать восемь минут, почти время обеда. Пунктуальный, как всегда, он не мог опоздать.

Наконец на улице прозвучал гудок. Как молния, Хоуп бросилась к входной двери. Делабост уже открыл парадную дверь, и Кайден улыбнулся, увидев румянец на щеках жены. У него не было времени снять пальто и шляпу, он не успел даже встряхнуть зонтик, сложив его обратно в черную трость, – Хоуп закинула руки ему на шею и поцеловала. Дворецкий, уже привыкший к таким публичным проявлениям привязанности, лишь закатил глаза и незаметно ускользнул.

– Не думал, что ты будешь так нервничать, – усмехнулся Кайден. – Боишься, что что-то пойдет не так, пташка? Что никто не придет? – Он изогнул бровь. – Это тоже будет неплохо. Больше еды для меня, да и меньше танцоров, с которыми тебя нужно делить.

– Не в этом дело, – поспешно сказала она. – Мне нужно, чтобы ты пошел со мной. Мне нужно показать тебе кое-что, пока ты случайно не узнал сам.

Она потянула его за собой вверх по лестнице, и они прошли по коридору в комнату, которую Хоуп переоборудовала в студию для рисования. Еще одна мечта в четырех стенах: комната только для нее. Там она могла создавать то, что хотела, не боясь чьего-либо порицания.

У двери она резко остановилась, отчего Кайден врезался ей в спину и уронил на пол свою шляпу.

– Закрой глаза, – потребовала Хоуп, прежде чем он успел что-либо сказать. В ответ на недоуменное выражение лица мужа ей пришлось повторить: – Ну же, Кай, закрой глаза. Ты мне доверяешь?

С неохотой он послушался ее.

Хоуп осторожно открыла дверь. Взяв его за руки, она провела его в комнату. Это было квадратное пространство с большим окном, выходящим на шумную Белгрейв-сквер. Это была одна из самых светлых комнат в доме, поэтому она и выбрала ее. Более аккуратная, чем кабинет Кайдена, студия была заставлена холстами, сложенными по углам, огромным письменным столом и креслом с мольбертом у окна. На нем стоял наполовину законченный рисунок трех молодых женщин, но Хоуп повела его не туда.

Она подвела мужа к уже оформленной в рамку картине, прислоненной к левой стене. Она поставила Кайдена ровно перед картиной и поднялась на цыпочки, чтобы поцеловать его в щеку.

– Можешь открывать. – Кайдену потребовалось несколько секунд, чтобы вновь привыкнуть к свету. – Так как я тебе ничего не подарила в качестве свадебного подарка в свое время, то вот… это тебе.

Это был его портрет. На нем Кайден стоял рядом со своим любимым креслом. В одной руке он держал книгу, а другая была спрятана в карман. Свет из окна по правую сторону освещал его золотистые локоны и смягчал выражение лица, которое само по себе было бескомпромиссным и суровым. На нем были белая рубашка, контрастирующая с его загорелой кожей, темно-серый костюм и жилет более светлого цвета, из-под которого выглядывали серебряные часы. Эмблема, выгравированная на них, сверкала в свете, падающем на сталь, привлекая взгляд зрителя.

Но больше всего Хоуп гордилась его лицом – тем, как ей удалось показать его настоящим, каким она сама видела мужа: красивым и отстраненным. Этому способствовало отражение солнца в его пронзительных голубых глазах, непоколебимая сила подбородка и умный блеск в глазах. В нем улавливался тот неумолимый дух, который он демонстрировал другим и который, как она знала, был только одной из прекрасных черт Кайдена. Одной из очень многих. Хоуп знала, что в глубине его души существует множество других граней, но она хотела изобразить именно эту.

Все остальные она оставила для себя, в рисунках, которые никогда не увидят свет. Она чувствовала себя невероятно счастливой от того, что знала все потаенные уголки его души.

– Я выгляжу как… – начал он.

Он поджал губы и замолчал.

– Как кто?

– Как один из твоих.

Хоуп прикусила нижнюю губу, чтобы не рассмеяться. Впервые за несколько недель Кайден выглядел так, будто не знал, что делать или говорить. Еще одна грань его личности, которую она обожала: молодой человек, неуверенный и неловкий перед лицом неожиданных сюрпризов.

– Нет никаких «твоих» и «моих», ты же знаешь, – мягко сказал Хоуп. – Мы ничем не отличаемся друг от друга.

– Ну…

– Нет, – быстро перебила она, что вызвало у него полуулыбку. – Ты хочешь сказать, что он напоминает тебе один из тех портретов аристократов, которые ты видишь в чужих величественных особняках?

– Да.

– Тогда я хорошо выполнила свою работу. – Она взяла его за руку и встала рядом с ним, чтобы посмотреть на картину с его угла зрения. – Именно таким я тебя и вижу: благороднее любого другого джентльмена.

Она мельком заметила, что Кайден отвел взгляд от портрета, чтобы посмотреть на нее.

– Ну, – добавила Хоуп, вздохнув, – тебе нравится?

Она могла быть довольна своей работой, но не хотела рисковать. Вкусы в искусстве у всех были очень различны, и она обнаружила, что вкусы ее мужа, в частности, были довольно своеобразными.

Еще одна грань его души: сколько бы она ни узнавала его, он продолжал ее удивлять.

– Я думаю, – начал он, – чего-то не хватает.

Хоуп повернулась к Кайдену с разочарованием в зеленых глазах.

– Ты так думаешь?

– Да, – серьезно сказал он. – Не хватает тебя.

Она не знала, какое выражение отразилось у нее на лице, но ей удалось заставить Кайдена рассмеяться в той же освобождающей манере, как он смеялся в переулке Красного двора.

– Кайден Даггер, какой же ты неблагодарный!

– Ты ведь и так уже знаешь, что я в восторге от картины! – продолжил он, смеясь.

– Не знаю! – проворчала Хоуп. – Поэтому мне нужно, чтобы ты мне рассказал!

– Ты же меня знаешь. Я в таких делах не силен. – Во внезапном порыве нежности он обнял ее. – Но да, разумеется. Мне очень нравится. Спасибо тебе огромное. Я этого не заслуживаю. – Хоуп сварливо пробормотала «Может, и не заслуживаешь», уткнувшись ему в плечо. – Я знаю, что у нас уже есть твой детский портрет в гостиной, но… Я бы хотел увидеть твой взрослый портрет, написанный твоей кистью, чтобы показывать его всем, кто приходит к нам в дом. – Он сделал паузу. – По крайней мере, один из двух твоих портретов.

Хоуп обхватила его за талию и притянула еще