Книга Взлёт над пропастью. 1890-1917 годы. - Александр Владимирович Пыжиков

к новой для них затее. Они опасались, что это неблагосклонно воспримут в столице, что будет нанесён вред важному тарифному делу и т. д. Из 113 человек, проявивших поначалу интерес, половина предпочла отказаться, а другие же уменьшили сумму своего участия[1830]. В результате вместо 2 млн уставного капитала удалось собрать лишь 1 млн 250 тыс. рублей[1831]. Большие трудности вызвало и создание обществ взаимного кредитования. Товарищ управляющего Госбанком Е.И. Ламанский вспоминал, как распространял брошюры, выступал с лекциями в Петербургской городской думе, дабы ознакомить деловые круги с принципами работы этих обществ, рассеять недоверие к ним[1832].

Однако, как и в ситуации с железнодорожной эпопеей, многие вскоре поняли, что правительство, поощряя банковское дело, открывает новые коммерческие горизонты, которые сулят небывалое обогащение. Ценные бумаги появлявшихся коммерческих банков начинают пользоваться огромным спросом. Так, подписка на акции Петербургского международного банка, учреждённого в июле 1869 года с уставным капиталом в 1 млн 200 тыс. рублей, за три дня собрала заявок на сумму 350 млн[1833]. Не отставала и Москва. К примеру, подписка на организованный в сентябре 1871 года Московский промышленный банк превысила предложение в 162 раза, т. е. на уставной капитал в размере 1 млн рублей было заявлено 162 млн[1834]. Пресса предупреждала: подобное «может приводить в восторг и упоение или лиц, совершенно ничего не понимающих, что такое подписка, или же лиц, искушённых в биржевой игре»[1835]. Заручившись искусственно разогретым спросом, дельцы приступят к игре, постепенно и умело сбывая добродушной публике акции по высокому курсу, в чём, собственно, и состоял спекулятивный интерес. По поводу сомнительности банковских комбинаций то и дело звучали предостережения[1836], их никто не слышал, и ажиотаж стремительно нарастал. За Московским промышленным банком в Первопрестольной учредили ещё один — Торговый банк. Подписка на него побила все предыдущие рекорды, в 483 раза превысив номинал[1837]. Возникавшие банковские структуры погружались в биржевые манипуляции по обиранию карманов вкладчиков, забывая о тех благих целях, которые декларировались изначально. Петербургский частный банк — родоначальник частного банкинга — до того увлёкся различными спекулятивными комбинациями в ущерб обычным учётным операциям, что в 1873 году власти были вынуждены приостановить его деятельность[1838]. Даже почтенное Московское общество взаимного кредита, возникшее чуть ранее, кинулось исправлять утверждённый устав, дабы освободиться от стесняющих правил, предусмотренных для кредитных учреждений этого типа. Администрация Общества кредита вкупе с учредителями боролась большей частью не за отечественную промышленность, а за казну Московской городской думы, правдами и неправдами добиваясь её перевода к себе из Купеческого банка[1839].

Если в 1864–1869 годах было образовано всего шесть акционерных коммерческих банков, то за один 1870 год появились ещё шесть, в 1871-м — 10, в 1872-м — 12 и в 1873 году — 6. То есть всего за четыре года российская банковская система выросла до 3040 финансовых структур[1840]. Банковский ажиотаж тех лет оставил позади даже железнодорожный[1841]. Как следует из материалов, русское купечество — вопреки уверениям его современных почитателей — не пренебрегало биржевыми спекуляциями. Кстати, громкие финансовые банкротства произошли именно в Москве, где Коммерческий ссудный и Промышленный банки увязли в комбинациях железнодорожных королей С.С. Полякова и П.И. Губонина. Правда, купеческая элита предусмотрительно дистанцировалась от этих крахов, списав всё на неумелых дворянских предпринимателей. По справедливости же говоря, Москва вполне разделяет с Петербургом пальму первенства в бушевавшей «банковской эпидемии» начала 1870-х, внеся в неё достойную лепту[1842].

Можно сказать, что в этот период наше славное купечество стало иным. В дореформенное время оно сторонилось биржи, помещавшейся на «крыльце Гостиного двора, а предприятия работали, не думая о понижении или повышении курса облигаций»[1843], теперь же всё кардинально изменилось. Размах спекулятивных операций приобрёл такой размах, что кроме биржи на Ильинке, с трудом справлявшейся с наплывом публики, образовалась так называемая «малая» в ресторане Дюссо (в принадлежавшем купцу Хлудову особняке), быстро набравшая обороты[1844]. Московские торговцы и фабриканты, вкусив прелести биржевых технологий, распространили их и на манипуляции с промышленными товарами. Их цены всё меньше учитывали реальную стоимость. Целью становился сбыт товара «при той или другой ловкой подстроенной махинации», торговля стала походить на азартную игру[1845]. «Реформы Александра II взбаламутили то, что лежало под спудом, и дали простор гнусным инстинктам, издавна развившимся в обществе»[1846].

Естественно, биржевая вакханалия делала излишним участие правительства в банковских делах. Акционеры кредитных учреждений не обращались в Минфин за поддержкой в составлении капитала. Казалось бы, желание Рейтерна — дать импульс частной инициативе — исполнилось. Однако положение вещей в российской банковской системе не могло не тревожить. Ряд членов Госсовета в мае 1872 года убедили Александра II ввести мораторий на регистрацию новых банков в обеих столицах и ужесточить контроль за уже действующими. Вводился типовой банковский устав, устанавливались общие правила ведения операций, обязательная публичная отчётность[1847]. Экстренные меры мотивировались необходимостью хоть как-то сбить нездоровый ажиотаж, который мог привести к крайне печальным последствиям для экономики. Удивительно, но даже после этого Рейтерн продолжал лоббировать интересы дельцов. В частности, в апреле 1873 года вопреки принятому решению и сопротивлению Госсовета он сумел подписать у императора устав Центрального банка русского поземельного кредита, учреждённый банкирами А. Френкелем и Л. Розенталем[1848]. Но в дальнейшем сторонникам моратория сопутствовал успех: запрет на создание банков действовал в течение десяти лет. Его снял лишь новый глава Минфина Н.Х. Бунге, одновременно ужесточив правительственный контроль[1849]. Поэтому никакого всплеска учредительства, даже близко напоминающего конец 1860-х — начало 1870-х годов, уже не наблюдалось. Костяк кредитных учреждений оставался прежним, а открытию новых предшествовала тщательная проверка. В течение следующего десятилетия после отмены моратория на банковское учредительство начать работу смогли только три новые структуры.

Ядро стабилизировавшейся банковской системы составили петербургские и московские банки. Первые отличались заметным участием иностранных деловых кругов, близостью к правительственным сферам; вторые же больше опирались на внутрироссийские ресурсы. Эти обстоятельства достаточно полно описаны в литературе. Однако нас интересует взгляд на частные банки с точки зрения владения и управления ими. В этом смысле банковская среда вплоть до конца XIX столетия выглядела однородной. Типичными действующими лицами в ней были учредители — владельцы крупных фирм, банковских и торговых домов, представители знатных фамилии и т. д., а также их доверенные. К примеру, в старейшем Петербургском частном банке с момента основания первую скрипку неизменно играло видное столичное купечество: председатель биржевого комитета Петербурга Е.И. Бранд,