Книга История Петра Великого - Александр Густавович Брикнер

поляки и казаки запорожские уговаривают их вести войну с Россией, обещаясь помогать.

Впрочем, настроение умов в Турции менялось столь же часто, как и лица, стоявшие во главе правления. В продолжение нескольких лет сменило друг друга несколько визирей. Обращение с Толстым представляло собой крайности: то его ласкали и за ним ухаживали, то относились к нему грубо и надзирали за ним как за самым опасным человеком[635].

Петр не переставал обращать внимание на верфи в Воронеже и Азове. Постоянно он, особенно в письмах к Апраксину, говорил о необходимости усиления флота и войска на юге для защиты Азова. При этом царь по своему обыкновению входил во все подробности военной администрации. Иностранные дипломаты, находившиеся в Москве, зорко следили за этими делами[636].

По временам в Москве разносились тревожные слухи: то рассказывали о 40-тысячном турецком войске, стоявшем будто у Чигирина; то о большом флоте, приближавшемся будто к Азову, то о предстоявшем набеге татар. Петра тревожило все это, и он должен был думать о возможности разрыва с Турцией. «А если гораздо опасно будет», – сказано в его письме к Апраксину, – и все готовы против тех адских псов с душевной радостью»[637].

В 1704 году в Москву приехал турецкий посол с жалобами на сооружение русских крепостей близ турецкой границы и с требованием немедленного прекращения таких построек. Ему возразили, что образ действий России нисколько не противоречит договорным статьям, а к тому же старались устройством маневров и парадов внушить турецкому дипломату высокое мнение о силах и средствах, которыми располагало московское правительство[638]. Достойно внимания распоряжение Петра по случаю приезда Мустафа-Аги: «Близ Воронежа отнюдь не возить; Азова и Троицкого смотреть давать не для чего и отговориться можно тем, что и у них мест пограничных не дают смотреть. Корабли показать»[639].

Нелегко было в это время Толстому продолжать свою деятельность в Константинополе. Царь в собственноручном письме просил опытного дипломата не покидать трудного поста. Именно в то время, когда после заключения Августом Альтранштетского мира вся опасность войны со Швецией лежала на одной России, Петра сильно беспокоила мысль о возможности разрыва с Портой, о союзе Карла XII с турками. Возникло намерение для избежания этой опасности поссорить Турцию с Австрией; в этом смысле старался действовать Толстой заодно с французским посланником на турецкое правительство; однако успеха не было. Вообще же Толстой трудился неусыпно и в большей части случаев удачно. Однажды он отправил в Москву книгу «Описание Черного моря со всеми городами и гаванями, также Архипелага»; он сам, кроме того, посылал искусных людей снимать и описывать места[640].

Действовать заодно с французским посланником оказалось неудобно, потому что последний, получив от короля Людовика XIV приказание поссорить Порту с Россией, начал действовать в этом направлении, находился в тайных сношениях с ханом крымским и располагал значительными средствами для подкупа лиц, окружавших султана. Турецкое правительство послало указы крымскому хану, пашам в Софию, Очаков, Керчь и другие места, чтоб были осторожны. Толстому удалось проведать содержание писем французского посла; в них говорилось: оружие цезаря римского и царя московского очень расширяется: чего же ждет Порта? Теперь время низложить оружие немецкое и московское… Не политично позволять одному государю стеснять другого, а теперь царь московский покорил себе Польшу, стеснил Швецию и проч. Но Порта должна смотреть, что эти оба государя друг другу помогают по одной причине – чтоб после соединенными силами напасть на Турцию. Кроме того, царь московский имеет постоянные сношения с греками, валахами, молдаванами и многими другими единоверными народами, держит здесь, в Константинополе, посла безо всякой надобности, разве только для того, чтобы посол этот внушал грекам и другим единоверцам своим всякие противности. Посол московский не спит здесь, но всячески промышляет о своей пользе, а Порту утешает сладостными словами; царь московский ждет только окончания шведской и польской войны, чтоб покрыть Черное море своими кораблями и послать сухопутное войско на Крым и т. д.[641]

В Константинополь приехал еще другой дипломат, польский посланник от Лещинского, на подмогу к французскому послу. Толстой узнал, что Лещинский просил позволить татарам идти вместе с поляками на Москву, представляя, что царь таким образом принужден будет отдать Азов. Лещинский сообщил далее султану, что царь намерен начать войну с Портой, что для этого он построил множество морских судов и рассчитывает на восстание подданных султана, греков и прочих христианских народов; наконец, польский король говорил о сношениях между Толстым и христианами, живущими в турецких областях. Если Порта тому не верит, сказано было в послании Лещинского, то может произвести обыск в доме русского посла.

Некоторые вельможи действительно советовали султану, чтобы он велел произвести обыск у Толстого, но визирь представил, что такое оскорбление будет равнозначительно объявлению войны, – а готова ли к ней Порта?

Мы видели выше, в какой мере Турция могла сделаться опасной во время Булавинского бунта. Казаки-мятежники мечтали о соединении с Турцией; Булавин находился в переписке с турецкими пашами; если бы Азов сделался добычей бунтовщиков, то они, по всей вероятности, передали бы его в руки Турции[642].

Толстому было поручено зорко следить за этими событиями и узнать, существуют ли какие-либо сношения между казаками и турецким правительством. Оказалось, что с этой стороны, в сущности, не было повода к опасениям. Толстой надеялся на сохранение мира и писал в конце 1708 – начале 1709 года, что даже измена Мазепы не заставит Турцию объявить войну России. Впрочем, он узнал о существовании сношений между Мазепой и крымским ханом и силистрийским пашой Юсуфом. Толстому удалось щедрыми подарками задобрить Юсуфа, и без того не ладившего с крымским ханом, так что везде интриги недоброжелателей России встречали препятствия. Из следующего примера можно заключить, в какой мере не только слухи, но и интересы противоречили друг другу. Из Крыма было получено известие, что запорожцы изъявили будто желание сделаться подданными хана; Юсуф-паша доносил, что они хотят сделаться подданными Карла XII; Толстой оставался убежденным в том, что запорожцы, исключая немногих, желают быть верными царю.

Порта не желала войны, а скорее опасалась нападения на нее Петра. 10 июля 1709 года, еще до получения известия о Полтавской битве, Толстой писал: «Приключились удивления достойные здесь вещи: писали к Порте из пограничных мест паши, что царское величество изволил прийти в Азов, будто для начатия войны с турками, и вооружил в Азове многие бастименты с великим поспешением, и многие воинские припасы приготовляют. Ведомости эти скоро разгласились по всему Константинополю и так возмутили здешний народ, что, если б подробно все доносить, мало было бы и целой дести бумаги; кратко доношу, что многие турки от страха начали было из Константинополя бежать в Азию; по улицам и рынкам кричали, что флот морской московский пришел уже во