Книга История Петра Великого - Александр Густавович Брикнер

оказалось невозможным взять этот город[628].

Два года спустя шведский генерал Любекер из Выборга совершил в Ингерманландию поход, который, однако, был сопряжен с огромными потерями для шведов, и при этом случае оказалось, что новый город на устье Невы не так легко мог подвергнуться опасности сделаться добычей неприятеля.

Зато русские действовали весьма успешно в юго-восточной Финляндии в 1710 году. Царь на этот раз для достижения желанной цели, взятия Выборга, собрал значительное войско, состоявшее из 18 тысяч человек, а вице-адмиралу Крюйсу поручил флот. После осады, продолжавшейся несколько недель, Выборг сдался 13 июня 1710 года. В письме к Екатерине Петр назвал Выборг «крепкою подушкою Санкт-Петербурху, устроенную чрез помощь Божию»[629].

Зубов А.Ф.

Торжественное вступление русских войск в Москву после Полтавской победы 21 декабря 1709 г.

Оттиск второй половины XVIII в.

В этом же году Брюс успел занять город Кексгольм; таким образом, совершилось завоевание Карелии.

Одновременно был решен вопрос и относительно Лифляндии, которую еще в 1709 году Петр обещал Августу, как саксонскому курфюрсту. Вышло иначе.

В Польше сильно опасались перевеса царя и весьма часто интриговали против него. На самого короля Августа была плохая надежда. Так, например, в 1704 году он предлагал Карлу XII союз против всех неприятелей, в особенности же против «одного, которого называть не нужно» – очевидно, против Петра[630].

В 1709 году, как мы видели, в Пруссии возникла мысль о разделе Польши, однако тогда же оказалось, что при осуществлении этого проекта нельзя было рассчитывать на содействие Петра. Опасаясь чрезмерного могущества России, прусский король вздумал предложить самому королю Августу приступить к разделу Польши в видах сдержания России. Русские войска заняли разные польские города; так, например, 28 января 1710 года был взят город Эльбинг. Все это западноевропейским державам внушало сильные опасения. Петр, несмотря на все усилия склонить его к разделу Польши, ни на что не соглашался. В Пруссии неохотно видели, что Петр стремится к завоеванию всего берега Балтийского моря, до самой Риги.

Осада Риги началась, как мы видели, в конце 1709 года. Зима прекратила военные действия, которые возобновились весной 1710 года. В Риге свирепствовали голод и болезни; смертность была ужасная. 4 июля Рига сдалась. Курбатов в своем ответе на сообщение царя об этом событии писал: «Торжествуй, всеусерднейший расширителю всероссийския державы, яко уже вносимыми во всероссийское государствие европейскими богатствы не едина хвалитися будет Архангелогородская гавань» и проч.[631] В августе были заняты Пернава и Аренсбург; в сентябре сдался Ревель. По случаю взятия Ревеля Курбатов писал, что при заключении мира все эти приморские места надобно оставить за Россией. Об уступке этих мест королю Августу не могло быть и речи.

Глава III. Прутский поход

Петр в 1700 году начал военные действия лишь по получении известия о заключении мира с Турцией. Восточный вопрос несколько лет сряду оставался на заднем плане, на очереди был балтийский вопрос.

В продолжение всего этого времени Петр, однако же, не упускал из виду отношений к Турции. Каждую минуту Азову могла грозить опасность со стороны турок и татар. Поэтому царь не переставал заботиться об укреплении города и об усилении флота. О наступательных действиях он не думал, хотя в кругах дипломатов уже в 1702 году толковали о намерениях Петра совершить поход на Кавказ, напасть на Персию, возобновить войну с Турцией, завоевать Крым[632]. В то время никто не мог ожидать, что шведская война прекратится лишь в 1721 году.

С Турцией нужно было поступать чрезвычайно осторожно. Отправленному в Константинополь в 1701 году князю Голицыну было поручено заставить Порту согласиться на свободное плавание русских кораблей по Черному морю; однако визирь объявил ему: «Лучше султану отворить путь во внутренность своего дома, чем показать дорогу московским кораблям по Черному морю; пусть московские купцы ездят со своими товарами на турецких кораблях, куда им угодно, и московским послам также не ходить на кораблях в Константинополь, а приезжать сухим путем». Рейс-эфенди говорил Голицыну: «Султан смотрит на Черное море, как на дом свой внутренний, куда нельзя пускать чужеземца; скорее султан начнет войну, чем допустит ходить кораблям по Черному морю». Иерусалимский патриарх сказал Голицыну: «Не говори больше о черноморской торговле; а если станешь говорить, то мир испортишь, турок приведешь в сомнение, и станут приготовлять войну против государя твоего. Турки хотят засыпать проход из Азовского моря в Черное и на том месте построить крепости многие, чтобы судов московских не пропустить в Черное море. Мы слышим, что у великого государя флот сделан большой и впредь делается, и просим Бога, чтоб Он вразумил и научил благочестивейшего государя всех нас православных христиан тем флотом своим избавить от пленения бусурманского. Вся надежда только на него, великого государя»[633].

В ноябре 1701 года в Адрианополь, где в то время находился султан Мустафа II, явился новый резидент Петр Андреевич Толстой. Ему было поручено собрать подробные сведения о положении христиан на Балканском полуострове[634]; к тому же он должен был узнать, точно ли намерено турецкое правительство соорудить крепость в Керчи; наконец, он должен был справиться о состоянии турецких крепостей, Очакова, Аккермана, Килии и проч.

Толстой доносил, что его приезд сильно не понравился Порте. «Рассуждают так: никогда от веку не бывало, чтобы московскому послу у Порты жить, и начинают иметь великую осторожность, а паче от Черного моря, понеже морской твой караван безмерный им страх наносит». В другом донесении сказано: «Житье мое у них зело им не любо, потому что запазушные их враги, греки, нам единоверны. И есть в турках такое мнение, что я, живучи у них, буду рассеивать в христиан слова, подвигая их против бусурман; для того крепкий заказ грекам учинили, чтоб со мною не видались, и страх учинили всем христианам, под игом их пребывающим, такой, что близко дому, в котором я стою, христиане ходить не смеют… Ничто такого страха им не наносит, как морской твой флот; слух между ними пронесся, что у Архангельска сделано 70 кораблей великих, и чают, что, когда понадобится, корабли эти из океана войдут в Средиземное море и могут подплыть под Константинополь». Толстой узнал также, что знатные крымские мурзы просили султана, чтоб позволил им начать войну с Россией.

Обращаясь с Толстым холодно и недоверчиво, турки объявили ему свои требования: 1) чтоб новая крепость, построенная у Запорожья, Каменный Затон, была срыта; 2) чтоб в Азове и Таганроге не было кораблей; 3) чтоб назначены были комиссары для определения границ. Из донесений Толстого мы узнаем, как ловко и решительно этот дипломат, бывший способнейшим учеником западноевропейской школы Петра, возражал туркам на такого рода заявления.

Действуя подкупом, задабривая разными подарками многих лиц в Константинополе, Толстой узнал также, что шведы,