Книга Город Солнца. Сердце мглы - Евгений Рудашевский

– Эй, – сосед по парте подтолкнул Максима.

Как же его звали… Или зовут? Это прошлое? Или настоящее? Да и как их различить?

– Эй! – сосед не успокаивался.

Максим увидел протянутую ему записку. Максим знал, что будет дальше. Понял, где и в какое время оказался. Записка – от одноклассницы. Как же её звали? Разве можно забыть все имена? Они будто растворились, рассыпались…

Когда Максим развернёт записку, там будет что-то нелепое, вроде вопроса о домашнем задании по биологии, которая шла следом за геометрией. Максим напишет ответ – невпопад позовёт одноклассницу после урока в переход возле актового зала. Передаст записку на первую парту второго ряда. И получит вопрос: «Зачем?» И ответит: «Там будет тихо. И я скажу тебе, что ты мне нравишься». Сосед прочитает его ответ – он всегда читал его переписку, они дружили… кажется, дружили, а теперь Максим не мог вспомнить его имени… Сосед улыбнётся и закатит глаза. Передаст записку. Максим будет следить за одноклассницей. Она прочитает. Покраснеет и спрячет записку в карман. Не станет отвечать. А после урока придёт к дверям актового зала. В переходе будет сумрачно. Там нет окон. И стоят бетонные колонны. И обещанной тишины не получится – мимо будет проноситься малышня из второго и третьего классов, но Максим всё равно скажет, что одноклассница ему нравится. Они не коснутся друг друга, не обнимутся. Просто будут смотреть друг другу в глаза. И Максиму будет хорошо. И пройдёт две недели, прежде чем он обнимет и поцелует её на мосту через Клязьму. Ветер будет задувать в спину, холодить, а Максиму будет казаться, что он влюблён. Впервые и по-настоящему.

– Чего там? – спросил сосед по парте.

Максим не открыл записку. Медлил, удивляясь, до чего приятно и больно вновь оказаться в школе задолго до того, как мама достанет старинное полотно, задолго до того, как Максим в глазахсмерти увидит жизнь отца. Нужно было подыграть своему воспоминанию. Позвать одноклассницу на встречу, вновь увидеть её растерянный мягкий взгляд. Максим хотел раскрыть записку, но класс исчез. Исчезли парта и грифельная доска. Вновь закрутилось мельтешение, изредка прерываемое различимыми образами. Максим барахтался в нём, хватался за ручки, выступы, стены, но они рушились от его прикосновений. Иногда видения задерживались. Максим успевал осмотреться, но быстро проваливался в неизменный калейдоскоп чувств. Наконец осознал, что видение длится до тех пор, пока он не закроет глаза. Стоило ему моргнуть, и картинка сменялась.

Очутившись в новом месте, Максим запретил себе моргать. Застыл. Убедился, что прав. Окружающий мир стоял твёрдо.

Весеннее небо. Старые шпалы под ногами, по обе стороны – насыпь из гальки. Справа, за кустами, – пологий земляной спуск и закуток под деревьями, где выпивали возвращавшиеся с работы менеджеры, курьеры и кто-то ещё в дешёвых костюмах и с дешёвыми дипломатами. Максим с сокурсницей – редактором с параллельного курса – шли по железной дороге.

Максим узнал этот день. Москва, неподалёку от «Нагатинской». Они пройдут метров двадцать, и там Максим подерётся. Три выпивших парня перегородят им путь. Будут смеяться, цеплять Максима за рюкзак. Беззлобно, но настойчиво. Один из них перехватит сокурсницу за плечо и попросит посидеть с ними. Максим начнёт их бить. Одного за другим. По лицу. И все трое, один за другим, будут падать на гальку насыпи. Последний укатится в кусты. Слишком пьяные и слабые, чтобы по-настоящему драться. И Максим возьмёт дрожащую сокурсницу за руку и уведёт её вперёд. Мимо будут проходить рассерженные люди и что-то говорить. А потом парень с разбитым носом – тот, который больше других цеплялся к Максиму, – встанет, нагонит его и обольёт струёй из перцового баллончика. Максим успеет отвернуться, но левый глаз у него всё равно закроется. Максим снова ударит. И парень не сможет подняться. Будет лежать на шпалах и стонать. Сокурсница возьмёт такси до своего дома в Ясенево. Заведёт Максима в душ; он не позволит ей ухаживать за собой, сам будет промывать глаз; и деньги за такси отдаст на следующий день. И сокурсница обидится. Вскоре они расстанутся.

Максим не хотел задерживаться в этом воспоминании. Остановился, взял сокурсницу за руку. И позволил себе вспомнить, какой тёплой и мягкой была её ладонь. Затем закрыл глаза.

Открыв их вновь, увидел, что стоит возле двери в ванную комнату. Съёмная квартира в Ярославле, куда мама переехала после развода. Максим ещё маленький, только пошёл в третий класс. Проснулся до рассвета. Хотел в туалет. Сейчас откроет дверь и увидит, что их кошка мертва. Она будет лежать на стиральной машинке. Окаменевшая, неподвижная. Кошка была старенькой. На днях её оперировали. Максим толком не знал, чем она болела. Мама не рассказывала подробностей. И Максим сразу поймёт, что кошка мертва. Но, испуганный, позовёт её. Коснётся беленькой попоны с бинтовыми завязками. И, ощутив холод окоченевшего тела, убежит в комнату. Спрячется под одеялом. Сожмётся в страхе и скажет себе, что не слезет с кровати, пока мама сама обо всём не узнает. Она любила кошку. И Максим будет считать минуты, а потом вернётся в ванную. Завернёт кошку в любимое банное полотенце, захватит на кухне столовый нож и тихонько выйдет из квартиры. Добравшись до пустыря, похоронит кошку. Будет долго возиться, потому что земля – комковатая, с камнями и осколками битых бутылок, а ножом копать неудобно. А когда вернётся в квартиру, приведёт себя в порядок и будет ждать, когда проснётся мама, чтобы рассказать ей о случившемся.

Максим не хотел возвращаться в это воспоминание. Опять закрыл глаза.

Сменял десятки воспоминаний, отталкивая их, путаясь в них. Видел отчима в его мастерской – тот стоял за верстаком, работал над деревянным панно, которое должно было украсить менделеевский Дом метролога. Видел девушку с татуировкой колибри на виске в её заваленной разноцветными футболками комнате. Видел сутуловатого заведующего отделом технологических исследований в его кожаных туфлях, ярко-розовых носках, выглядывавших из-под брючин, жилетке с брегетом на цепочке. С ним говорила мама. Рядом сидели друзья Максима.

– Кстати, он не объявлялся?

– Нет.

– Жаль. Талантливый мальчик. Очень талантливый. Если бы не любовь к приключениям, если бы…

Максим насилу моргал вновь и вновь. Не знал, как вырваться из круга нескончаемых арабесок. Больничные койки, менделеевский лес, отцовский глобус, старые обиды, страхи и мечты. Максим хотел проснуться, однако не был уверен, что сумеет отличить явь от сна. Что, если он уже и реальную жизнь давно упустил? Видел её, возвращался в неё и не признавал, двигался дальше в поисках… чего?

В отчаянии Максим моргал всё чаще, потом замер. Увидел себя в незнакомой комнате деревянного дома. Выкрашенные в жёлтый бревенчатые стены. Зашторенное окно. Книжные полки и серый диван, на котором возле подушек, по углам, спали две светло-серые, почти серебристые кошки. И незнакомый мужчина за письменным столом у стены. С взъерошенной рыжей бородой и такими же взъерошенными волосами на лысеющей голове. Незнакомец был молод, лет тридцати. На нём был старенький верблюжий свитер, растянутые и местами залатанные спортивные штаны, разношенные домашние тапки. Весь стол с метровым навершием был обложен блокнотами и подшивками распечатанных текстов. На полу возле стола в несколько рядов возвышались стопки книг, пронумерованных по корешкам и распухших от закладок. Над навершием стола висела магнитная доска, испещрённая сотней квадратных записок.