Книга Скифские империи. История кочевых государств Великой степи - Ф. Грэм

Ростов и Ярославль, наследие Юрия и Василия, двоих братьев Ивана III, тоже были захвачены и прибавлены им к его обширным владениям; Юрий бежал в Ливонию, а Василия, которому повезло меньше, схватили и заковали в кандалы, но он оказался слишком немощен для такого сурового испытания и вскоре умер в Москве. Говорят, что после этого царя жестоко мучили угрызения совести, поскольку он вряд ли ожидал, что его жестокость будет иметь столь скорый и роковой исход; и если у него еще оставались чувства, то он вполне мог ощущать на себе бремя вины за братоубийство; однако, заявив об искреннем раскаянии, он легко получил прощение от угодливого митрополита; и в годы правления царя и его преемника темницы и монастырские кельи его столицы полнились его несчастными родственниками, в основном мятежными, которых он много лет безжалостно держал в самом строгом заточении.

В 1492 году незаконные поборы, взысканные с нескольких русских купцов в Каффе, вместе с оскорблениями и обидами со стороны турок заставили Ивана выразить гневный протест османскому султану Баязиду, которому он предложил наладить дипломатическое общение между Русской и Турецкой империями. «Узнав о сих обидах, я не велел купцам ездить в твою землю, – говорит он в письме. – Прежде они платили единственно законную пошлину и торговали свободно. Отчего же родилось насилие? знаешь или не знаешь оного?.. Еще одно слово: отец твой Мохаммед был государь великий и славный: он хотел, как сказывают, отправить к нам послов с дружеским приветствием; но его намерение, по воле Божией, не исполнилось. Для чего же не быть тому ныне?» Три года спустя Михаил Плещеев, первый посол России в Турции, прибыл в Константинополь в качестве полномочного представителя царя. Перед отъездом из Москвы он получил от Ивана самый строгий наказ не преклонять перед султаном колен, не обращаться к нему через какого-либо министра или придворного и ни при каких обстоятельствах не допускать предпочтения какого-либо иного иноземного дипломата при османском дворе.

За девять лет до этого Фридрих III отправил к Ивану первого германского посла в Московии. Но, по-видимому, письма, привезенные посланцем его императорского величества Николаем Поппелем, были написаны в чрезмерно снисходительном духе для надменного московского царя, который сначала заявил, будто считает их поддельными или написанными самим Поппелем и что на самом деле его подослал польский король, чтобы договориться с русским государем о своих интересах; но в конце концов он признал их настоящими и в ответ на предложение Фридриха о том, чтобы пожаловать ему королевское достоинство, сказал, что владеет своею властью от Бога и не унизится принятием титулов ни от каких земных государей. Германский император снова отправил к московскому двору того же посла в 1489 году, и на этот раз Поппель, похоже, приложил немалые усилия, чтобы добиться благосклонности бояр и царя, которому на первой аудиенции сообщил, что по возвращении из прежнего посольства и император, и все германские князья много расспрашивали его о Русском государстве, о котором тогда было мало известно в Германии, и что он рассказал им о неизмеримости его державы и многочисленности населяющих народов и о власти, богатстве и мудрости ее монарха, коим он сам был свидетелем. Теперь же он привез от Фридриха предложение заключить между двумя правящими домами брачный союз: не пожелает ли великий князь отдать одну из дочерей в жены маркграфу Альберту Баденскому, императорскому племяннику? В таком случае император без промедления заключит союз любви и дружбы между ним и великим князем. Царь отвечал, что такое предложение требуется обдумать, и на второй аудиенции, когда Поппель выразил желание увидеть царевну, сказал, что русские обычаи не дозволяют прежде времени показывать дочерей сватам. Когда посол Германии снова упомянул титул Ивана и сказал, что если угодно московскому князю, то император мог бы наделить его королевским достоинством, хотя все это следует строго держать в тайне, дабы не узнал об этом польский король; но царь с гордостью отвечал: «Мы Божиею милостью государь на своей земле изначала, от первых своих прародителей, и поставление имеем от Бога, как наши прародители, так и мы, и просим Бога, чтоб и вперед дал Бог и нам, и нашим детям до века так быть, как мы теперь есть государи в своей земле, а поставления ни от кого не хотели и теперь не хотим». В конце концов переговоры прервались после повторного отказа Ивана показать свою дочь даже ее будущему супругу до заключения брака; и Поппель покинул Москву в 1489 году и вернулся через Ливонию и Швецию в Австрию. В 1490 году Вена предприняла третью попытку заключить союз с Россией, когда император Священной Римской империи Максимилиан отправил в Москву Георга фон Турна (Делатора), которого приняли гораздо более любезно, нежели его предшественника, и позволили не только получить аудиенцию царя, но и побеседовать с царицей Софьей, что было куда более необычной привилегией. Посол изложил желание своего господина вступить в оборонный союз с Иваном и жениться на московской царевне; в таковом случае Максимилиан обязуется позволить своей невесте свободно и беспрепятственно исповедовать свою религию и обещает держать для нее в Вене православную церковь и священников. Посол, однако, потребовал, чтобы, если царь согласится на это предложение, ему разрешили повидать царевну, дабы он мог отправить своему государю достоверный отчет о ее красоте, а также чтобы ему сообщили размер приданого. Но самонадеянного посла поставили в известность, что на Руси нет обычая выставлять царевен напоказ и что неслыханно между великими государями говорить о приданом до заключения брака; а после него царь непременно отдал бы за свою дочь приданое, соразмерное ее высокому положению. От него также запросили письменные гарантии того, что ей будет разрешено иметь греческую церковь и священников, но фон Турн не обладал достаточными полномочиями, чтобы дать такое заверение; однако он все-таки добился заключения союзного договора между российским и австрийским дворами и передал письмо Ивана Максимилиану, в котором царь подтверждал искренность своих намерений целованием креста. Перед отъездом царь подарил послу золотую цепь и крест, горностаевую шубу, подбитую атласом с золотым шитьем, и золотые шпоры; и до Вены его сопровождали два боярина – Василий Кулешин и Траханиот[249], которые привезли с собой копию союзного договора, составленного Иваном и готового к подписанию австрийским императором. Однако послы так долго были в дороге, выехав из Москвы 20 августа, а в Германию прибыв не раньше 23 апреля, что по Европе распространился слух, будто корабль, на котором фон Турн выплыл из Кенигсберга в Ливонию, затонул; и Максимилиан, решив, что о его предложениях не было речи, по совету императора и сановников империи обручился с Анной Бретанской[250] и отказался от мысли женитьбы на московской царевне. Чтобы рассказать о произошедшем Ивану, в том же году фон Турн снова отправился в Москву, где также просил царя, поскольку Максимилиан скрепил договор торжественной клятвой в присутствии российских посланцев, поступить так же со своей стороны; Иван немедленно выполнил просьбу и поклялся соблюдать договор на Андреевском кресте. В том же году в Москву приехал еще один австриец Михаил Снупс с наказом от эрцгерцога Сигизмунда добиться разрешения на путешествие по России с научной целью до берегов Оби и Ледовитого океана; однако русские власти отказали ему, не доверяя никому из иностранцев, под тем предлогом, что столь рискованное путешествие будет слишком трудным для иноземца, ведь даже военные, отправившиеся собирать дань в тех края, часто сталкивались на своем пути с огромными опасностями. Через двенадцать лет после этого Максимилиан направил еще одного посла к царю, чтобы выразить сочувствие в связи с сокрушительным поражением, которое тот недавно понес от рук ливонцев в Пскове, и попросить в подарок несколько белых соколов, которые, как он слышал, в России особенно хороши. Пять человек немедленно отправились в Вену под началом московского дьяка Михаила Яропкина. Через несколько месяцев германский император и его сын, король Филипп Кастильский, зять Фердинанда и Изабеллы, отправили письма к царю и его сыну Гавриилу Ивановичу с австрийцем по имени Юлиус Кантингер, хотя он добрался лишь до Нарвы; именуя их обоих царским титулом, он попросил освободить нескольких взятых в плен знатных ливонцев, которые, будучи немецкими рыцарями, находились под защитой империи.