Книга Случайному гостю - Алексей Гедеонов

— Псих! — сказал я вслед «брелоку» и почувствовал себя одиноко. — Псих…

К подножию строящегося кляштора я дополз через несколько минут. Грязь цеплялась за мои ноги, а ветер задался целью сковырнуть меня с поверхности юдоли скорбей.

У самого фонтана, охраняемого каменным львом, даже в темноте выглядящим более новым, чем я его помнил по фотографии, стояла ещё одна палатка, более капитальная на вид. На надуваемой ветром вывеске можно было прочесть зелёные с жёлтым буквы: «Dorotee. Weissagen und Gaben»[141]. В палатке теплился огонёк и мелькала чья-то тень.

Я откинул полог.

— Кто поздно ходит… — сказала крошечная дама в гигантском челне.

— Тот сам себе шкодит, — отозвался я. — Нынче холодно.

Дама посмотрела на меня, в этот раз она была представлена в одеянии вдовы, лиф её платья украшала опаловая брошь.

— Поспеши, — сказала она тоненько — Ты решаешь свою участь.

Я побежал ко льву, оскальзываясь в грязи. На плитках под ним виднелись следы. Я достал из кармана помаду — пальцы у меня замёрзли, но круг с чёрточками, треугольниками и буквицами в нём вышел вполне похожим на Знак… Я сказал старые слова — ну куда без них.

Печать благодарно засветилась, ловя скудный лунный свет, а ветер взвыл всеми голосами и набросился на меня, выдавливая из груди дыхание. Кашляя, я вполз в Доротеину палатку.

— Я могу определить дальнейшее, — без обиняков заметила она.

— Но вот что ты дашь мне?

— А как же быть с надписью «дары»? — осведомился. — И ещё погреться бы, ну хоть частично…

— Ну я же впустила тебя. Ведь верно? — спросила дама. — Ты был добр к моему народу.

— Вот, — кашлянул я в ответ и протянул ей зелёный тюбик. Она осмотрела его со всей тщательностью. — Почти достаточно, — сказала она. — Это чистая магия, хотя и несколько небрежная. Что ещё? Нужна самая малость.

— Как насчёт удовольствия от мороженого? — спросил я.

— Согласна, — пропищала дама. — Слово сказано.

— Слово услышано… — послушно ответил я. — Посмотри в своём кармане, — изрекла Доротея. Охлопав их все, я вытянул из заднего давешнюю бумажку из календаря Адвента, в ладони моей она ожила, кривые буквы быстро вылиняли, проступила карта — «Шесть Посохов». И подпись — Fuchs[142].

— Незаслуженный успех… — мрачно протянул я. — Чего-нибудь получше не нашлось?

— Не теряй надежды, дурачишка, — заметила Доротея. — Что может быть лучше, в конце-от концов? Между прочим, если ты намажешь этим ноги, ты пойдёшь быстрее, значительно.

Я понюхал отвратительную на вид мазь.

— Детский жир, соловьиные языки, вербена? — спросил я у Доротеи и снял носки, она вздохнула.

— Сало, воск, смола — и только. Говорю тебе — мажь ноги, поскорее.

В холодной ночи запел Рог.

— Тебе пора, — помолчав и прислушавшись, сказала Доротея. — Если ты хочешь успеть…

Я вылез из палатки прочь — в холодную, пахнущую гарью тьму. Опухшая, красноватая луна катилась по измазанному дымом небосводу.

Глина действительно меньше липла, и ногам стало теплее. «Грязь боится запахов», — подумал я, вспомнив смрад зелья И смачно шлепнулся оземь. С неба на меня обрушилась тьма. И снег.

«Ведь наверное не вернусь, — подумал я, освобождаясь из липкой жижи. — Кому же отдадут кроссовки?»

Мама по случаю «достала» настоящий Адидас, правда навырост — по моим впечатлениям, навырост должен был наступить к весне.

Надо мной, сгустком истинного мрака, с белёсо выпирающими черепом и горящими нехорошим светом глазами, стоял конь, ноздри его пыхали струями тумана; Всадник, восседающий в испанском седле, был ветх — кости его светились сквозь лохмотья, доспехи источила ржавчина, обруч в длинных и редких прядях выглядел погнутым.

За спиною Северного ветра теснилась не предвещающая ничего хорошего свита. Дым стлался вокруг них, не смея беспокоить всадников. Я встал, грязь отваливалась от меня с явным огорчением.

— Теперь я не касаюсь земли, — провыла тень. — По твоей милости.

— Ты первый начал, — бесцветно ответил я. Всадник перегнулся через луку седла и протянул ко мне длинные костлявые пальцы, кабошон сверкнул красно — кровью, истекающей из старой раны.

— Ох-хх-х, — просипел мне ветер. — Дети-дети… с ними столько проблем. Да-с-с-с. Ты теперь в моём мире, мальчик мой… И он прикоснулся пальцами к моей груди. Сердце бухнуло и глаза застлало красным.

— Ты непросто сходишься с людьми… как и я, — просипел он. Он пошевелил пальцами, и частица меня вылетела прочь облачком пара.

— У тебя хорошая память, — продолжил он заставляя сердце моё трепыхаться где-то в шее. — И дар, о-о-о, такой дар! Как кссстати! Ты не вернёшшьсся к своим глупым курам, я осставлю тебя здессь. Иссследую… Разомкну.

Он потянулся ко мне ещё раз, от его манжет несло сажей и каким-то затхлым духом.

«Мне не нравится этот запах, — подумал я. — Очень! Фу! Мерзость!»

Что-то произошло. По пальцам, по перстню, по обрывкам камзола Всадника пронеслись белые искры. Он вздрогнул, громыхнув наручем о кирасу, отдёрнул руку. Конь под ним выпустил из ноздрей чёрные клубы гари вперемешку с искрами, прянул, взвился на дыбы и, мотая мордой, издал пронзительный и неприятный крик. Всадник покачнулся в седле, взмахнул рукой. Запахло марганцовкой.

Внутри тумана, обволакивающего копыта лошадей Халлекина и свиты, полыхнуло белое пламя.

— Аой! — нечеловечески взвыла свита. — Выссссокая кровь! Не касссайссся….!!!!

Всадник изумлённо потряс рукой и уставился на меня, пустоглазо рыская взглядом — На тебе знак! Но как… как такое возможно? Стой!

Я отступил на шаг, ещё на один, поскользнулся, ухватился руками за какой-то корень, сунул его зачем-то за пазуху, выпрямился и, набрав полные пригоршни земли, начал швырять ими в Охоту.

— Я прошу помощи у Юга и Востока! — визжал я. — У земли и воды, ибо они есть начало и конец. Я преломляю вам Путь, во имя Матери матерей оставьте меня! Отстаньте!

Из грязи и хлябей показалось нечто вроде тоненьких щупалец, слепозмейками шаря по суглинку, они ухватили за изножия нескольких коней и пса — животные обезумели, и в попытках освободиться сбросили нескольких — двух? всадников; касаясь земли и издавая крики, похожие на визг, конники превращались в листья — мокрые, бурые, гнилые листья.

В свите воцарилась паника.

Я, оскальзываясь, побежал назад. Луна укрылась за клочьями туч, и на долину спустилась мгла. Далеко впереди неясно сверкали несколько огоньков — в караульне на городских воротах, на колокольне кляштора, и в Ратуше — под самой крышей, еле заметная красная точка. Гости, прохаживающиеся меж мирами, озаряли себя зелёным мерцанием. Было слышно, как у ворот кричит ночная стража и грохочут трещотки. В темноте шумела Олтва, ещё не пленённая.