Книга Осиновый крест урядника Жигина - Михаил Щукин

От таких мыслей Диомид раздосадовался и даже ладонями хлопнул по коленям. Хлопнул и услышал, что в кармане штанов что-то глухо брякнуло. Сунул руку — вот те новость! Спички, целый коробок. Вспомнил, что в приисковой конторе, когда там был, попросил у стражника огоньку, чтобы прикурить цигарку. Тот дал ему коробок, и пока Диомид прикуривал, стражника позвали, он ушел, а коробок так и остался у Диомида. Сунул в карман и позабыл, а сейчас неожиданно обнаружил.

Он чиркнул спичку и маленький, трепещущий огонек растолкал темноту, осветил бревенчатую стену и мох в пазах. Бревна были подогнаны неплотно, а может, высохли и повело их, но в пазы, если вытолкнуть мох, можно, хотя и с трудом, просунуть руку.

— Помогай, Павел Лаврентьевич, — попросил он.

— Ты чего задумал, дурной, сядь! Спрячь спички! — это уже был голос хозяина — суровый, властный. И в другое время Диомид, не раздумывая, беспрекословно бы ему подчинился. Но сегодня этот голос не имел над ним никакой силы.

Из растрескавшегося бревна выковырял пальцами тоненькую щепочку, зажег ее и вставил лучинку в узкую щель. Хилое пламя тускло осветило каморку. При этом пламени он принялся вытаскивать мох из пазов, а там, где он подавался, выталкивал его наружу, в коридор. Парфенов так и не поднялся, чтобы ему помочь, продолжал сидеть на прежнем месте, но больше не приказывал, видимо, понял, что вышел дворник из-под его воли. А Диомид тем временем, не оглядываясь на него, уже освободил широкую щель в пазу между бревнами и стал поджигать сухой мох и проталкивать в эту щель. Туда же ушел и большой лоскут, оторванный от подола рубахи. В каморке резко запахло дымом. Мох, конечно, не береста, разом не вспыхнет, но тлел он хорошо и худо-бедно разгорался. Прошло еще время и в щели стали мерцать розовые отсветы. Диомид подождал, когда они замерцают ярче, и лишь тогда закричал и стал стучать ногами в дверь.

Дым становился все гуще и удушливей.

В коридоре застукали шаги — кто-то бежал к каморке. Диомид, продолжая кричать, отступил чуть в сторону, и когда снаружи загремел открываемый запор, он яростно вывалился из дверного проема, как медведь из берлоги, когда поднимают зверя длинной жердью и будят посреди зимней спячки. Руки вскинулись сами собой, сомкнулись, ухватив кого-то за грудки, кого — он даже разглядеть не успел, и с маху, со всей силы, грохнул противника об стену. Толстые бревна отозвались глухим звуком. Диомид, стервенея от ярости, которая сейчас захлестывала без остатка, бил и бил обмякшее в его руках тело, будто хотел вколотить варнака в дерево. И пропустил момент, не оглянулся, только всхрапнул, когда сзади кто-то обрушился на него и замкнул горло сильной и безжалостной рукой.

— По-мо-ги! — захрипел Диомид, задыхаясь от дыма и от руки, перехватившей ему горло. Хрипел из последних сил, звал Парфенова, но не дозвался, и помощи не последовало, только метнулась тень по стене, озаренной пламенем, и исчезла. Даже звука шагов не услышалось, будто пролетел Павел Лаврентьевич по воздуху, устремляясь к выходу из зимовья.

А рука вжималась в горло, не ослабевая, сильней и сильней, не оставляя уже и малой щелочки, через которую проникал бы воздух. Замелькали в глазах цветные кругляши, еще чуть — и он обессилит окончательно. Задыхаясь, Диомид вздернул руки и вдруг наткнулся на голову нападавшего, в последнем отчаянном усилии запустил пальцы в густые волосы, рванул их изо всей силы, выдирая с корнями, и рука ослабла. Успел глотнуть воздуха и снова сомкнул пальцы, еще раз рванул и вывернулся из плена душившей его руки. Навалился, сшиб варнака с ног и теперь уже на его шее свел руки в мертвой хватке. Когда тело под ним перестало дергаться, он поднялся. Ноги дрожали и плохо слушались, но Диомид еще нашел силы и затоптал разгорающееся пламя. Затащил варнаков в каморку и захлопнул запор. Выбрался из коридора, настежь распахнул входную дверь и лишь тогда отдышался. Крикнул:

— Павел Лаврентьич, ты где?!

Отзыва ему не последовало. Он еще несколько раз крикнул — ни звука. Понял, что звать своего хозяина бесполезно — сбежал он. Кинулся, спасая себя, прямо в ночь — подальше от проклятого зимовья.

— Ну, и черт с тобой! — вслух сказал Диомид и пошел искать Ванюшку.

Нашел он его спящим на топчане. Лицо мальчишки освещало пламя свечки, горевшей в жестяной плошке. Диомид склонился над ним, долго разглядывал, словно после длительной разлуки, и душа успокаивалась. Теперь ее уже ничего не пугало.

«Дождемся утра, Ванюшка, — думал он, — запряжем лошадку и съедем отсюда. А в город вернемся, найдем где приютиться, и будем жить, как добрые люди живут. К Парфенову я больше не вернусь, гнилой человек оказался, ну и ладно… Клином свет на нем не сошелся…»

И много еще о чем думал Диомид, карауля безмятежный сон Ванюшки до самого утра.

А утром запряг лошадку, усадил мальчишку в сани, и они уехали, оставив зимовье и запертых в каморке варнаков. Выпускать их Диомид не рискнул. Был уверен, что они оба живы, и поэтому опасался — навалятся вдвоем… Нет, пусть посидят день-другой, с голоду не помрут, а на прииске он про них обязательно скажет.

— Дядя Диомид, смотри, а там чего такое? — востроглазый Ванюшка даже встал в передке саней, как столбик, удивленный донельзя. — Шуба, кажется, и мясо лежит…

Лошадь в это время задергалась в хомуте, потянула в сторону и уши у нее настороженно встали торчком. Диомид натянул вожжи, остановил лошадь, вышагнул из саней и замер, пораженный увиденным: в клочья изодранная шуба валялась на снегу, а вперемешку с этими клочьями — красные, рваные останки человека.

Недалеко ушел Павел Лаврентьевич Парфенов. Перехватила его волчья стая на пустынной дороге и справила свой скорый пир.

«Вот тебе и золото, вот тебе и богатство!» — Диомид запрыгнул в сани, подстегнул лошадь, и та охотно побежала от страшного места.

Ванюшка о чем-то спрашивал Диомида, но тот молчал и не отзывался. Что он мог сказать мальчишке? Лучше ему сейчас, по малости лет, ничего не знать.

До прииска они добрались быстро и благополучно, переночевали в крайней избе, попросившись на постой, а на следующий день Диомид разыскал стражника Хрипунова и рассказал ему о том, что произошло на зимовье.

— Ты ступай пока в контору, — сказал ему Хрипунов, — побудь там с мальчишкой, а после я решу, куда вас направить…

Но Диомид его не послушался и прямиком поехал в Ярск, решив так: хватит, напутешествовались, к дому пора прибиваться.

12

Дохнуло в лицо густым, сырым запахом мерзлой земли — как из могилы, недавно вырытой. Плечи невольно передернулись, но не от холода, а от непонятной тревоги, которая охватывал все сильнее — с каждым шагом по широким ступеням из толстых лиственничных пластин[18]. Ступени вели вниз, глубоко под землю.

Береста, намотанная на палку, горела длинным и узким пламенем, освещая земляные бока спуска, затянутые густым инеем. Отблески падали на стылые ледяные иглы и они искрились, а когда их нечаянно задевали, осыпались с легким стеклянным звоном.