Книга Осиновый крест урядника Жигина - Михаил Щукин

Вдруг в темноте, на другой стороне небольшого двора перед зимовьем, мелькнула неясная тень, за ней — еще одна, и еще… Диомид вглядывался и никак не мог понять — что там шевелится? Даже выполз из-под ели и приподнялся. Тени остановились, замерли, и длинный, протяжный вой врезался в глухую тишину, разрезая ее, как острый нож.

«Волки!» — опалило Диомида.

Словно подтверждая его догадку, тени неторопливо сдвинулись ближе к нему, и пугающий вой, не прерываясь, еще тоскливей и громче зазвучал над зимовьем. Диомид упятился под ель, на прежнее место, и вжался в снег, понимая, что, если волки его учуют — беда.

А они продолжали выть.

И ясно виделось теперь, как поблескивают в темноте их глаза — холодно и зловеще.

Коротко скрипнула дверь, пыхнул в темноте летучий огонек из ствола и звук выстрела заглушил волчий вой. Тени отскочили, закружились, смешались и нехотя, даже лениво, соскользнули в тайгу, даже второй и третий выстрелы, грохнувшие им вслед, не поторопили.

Снова залегла глухая тишина.

Диомид вскочил, будто его подкинула с земли невидимая сила, рывком сдернул с себя полушубок, откинул его в сугроб, закидал снегом и кинулся к крыльцу зимовья, заорал в полную силу, как кричат при смертельной опасности, когда уже нет возможности от нее ни спрятаться, ни убежать.

Решение это пришло ему мгновенно, само собой, он даже не успел его обдумать, а подчинился, как подчиняется, не раздумывая, солдат внезапному приказу. Продолжая орать, заскочил на крыльцо, затарабанил двумя руками в двери:

— Спасите! Спасите! Сожрут!

Кричал, а сам, холодея от страха, ждал выстрела. Вполне могло такое случиться. Жахнут в упор, на голос, и даже дверь не будут открывать, чтобы время зря не тратить.

Но выстрела не прозвучало, а дверь открылась. Диомид ринулся в узкий проем, на тусклый свет, запнулся о порог и с маху грохнулся на пол — по-настоящему, без обмана, больно ударившись лбом о некрашеную и плохо остроганную половицу. Содрал кожу и даже почуял, как потекла по лицу теплая кровь.

Перевернулся, пополз к стене, упираясь руками, снова закричал:

— Волки! Сожрут!

— Да они такое дерьмо жрать не станут, — раздался над ним насмешливый голос. — Ты кто такой и откуда взялся?

Он смахнул ладонью кровь, которая стекала на глаза, увидел перед собой двух варнаков с ружьями и сказал:

— Диомид я, который с Парфеновым. Мне ваш главный сказал, чтобы я сюда шел, и дорогу мне велел показать… А еще сказал — если убегу, он найдет и душу из меня вытряхнет… Я пошел… А тут волки… Полушубок кинул, не знаю где, новый был полушубок, добрый… Хорошо, стрелять начали, они отстали, а после снова за мной…

Говорил Диомид, не успевая даже подумать о том, что говорит. Быстро говорил, задыхаясь, вздрагивая, и не притворялся — страх его не отпускал. Боязно было, как ни крути, ведь не к мирным жителям забежал среди ночи, а к самым настоящим, без всякого подмеса, разбойникам, которым человека жизни лишить — все равно что муху прихлопнуть.

И ему поверили.

Расхохотались, и один из варнаков, покрутив носом, стал принюхиваться:

— Чего-то дерьмом завоняло. Ты не чуешь, Клим?

Тот, кого назвали Климом, тоже принюхался:

— Дерьмом пахнет! Полные штаны навалил! Слышь, огрызок, от тебя дерьмом несет! Напугали волки, а болезнь приключилась медвежья!

И они оба, довольные, снова расхохотались. Весело им было глядеть на Диомида, который сидел на полу в растрепанном виде, измазанный кровью, слушал их и кивал головой.

— А как тебя приказано содержать? — спросил Клим. — Под замок посадить или вольно пускать?

— Вольно, я же не убежал, — ответил Диомид.

— Ага, вольно! Был у нас один такой, вольный… Борода, давай его к этому — как его? — Парфенову! Пусть побеседуют.

Второй варнак, которого назвали Бородой, на самом деле был безбородый, торчала у него на лице лишь рыжая щетина. Он молча взмахнул рукой, показывая, чтобы Диомид поднимался с пола, и так же молча показал на узкий коридор, куда и проводил до двери, обитой полосами железа. Отдернул с громким скрипом засов, пропустил в темный зев Диомида и захлопнул за ним дверь.

Еще раз с прежним скрипом громко стукнул засов.

— Кто здесь? — услышал Диомид тревожный голос своего хозяина.

— Я, Павел Лаврентьевич.

— Ты как здесь оказался?

Диомид коротко рассказал, и Павел Лаврентьевич вздохнул:

— Дурак. Неужели жизнь не дорога?

Не отвечая ему, Диомид на ощупь нашел в темноте лавку, сел на нее и спросил:

— А Ванюшка где?

— Там, где-то у них, они его отдельно держат.

— А почему отдельно?

— Расторгуев решил его себе забрать.

— Как это — себе забрать?

— Вот так. Забрать. Поглянулся ему мальчишка, я, говорит, из него помощника себе сделаю.

— Разбойника?

— Нет, — слышно было, как Парфенов засмеялся, — не разбойника, а благовоспитанного юношу, камергера Его Императорского Величества.

Не сразу, но Диомид догадался, что хозяин шутит, а Ванюшку, действительно, желают взять в шайку и обучить разбойному ремеслу. А что — парнишка ловкий, смышленый, если подчинить его дурной воле, он в любом деле пригодится, в любую форточку и в любую дырку проскользнет.

Ну, уж нет, не бывать такому раскладу!

И не зря он, Диомид, вернулся в зимовье. Понадобится — он здесь и голову сложит, но Ванюшку выручит. Даже страх, который не отпускал его, как будто притупился. Тревога за чужого мальчишку, ставшего для него родным, пересилила, и он сейчас уже не думал ни о чем, кроме одного — как отсюда выбраться.

На ощупь нашел дверь, толкнулся в нее плечом, проверяя на прочность, и отступился — дверь от его толчка даже не пошевелилась. Прочно была сколочена и крепко сидела на кованых железных петлях. Толстые бревна, проложенные в пазах сухим мхом, были и вовсе неподвижны, как каменные валуны. В отчаянии Диомид вернулся к лавке, сел осторожно и положил широкие ладони на колени. Спросил:

— Павел Лаврентьевич, не подскажешь, как нам отсюда выбраться?

Парфенов в ответ еще раз рассмеялся и посоветовал:

— Давай спать укладываться. Никак нам отсюда не выбраться. Сидеть будем и ждать, когда Расторгуев вернется. Может, и повезет нам, может, отпустит. А про мальчишку забудь — не отдаст он его. Даже глаза загорелись, когда говорил, что себе заберет. Тут уж ничего не сделать. Забудь, судьба такая.

Лица хозяина Диомид в темноте не видел, но голос его слышал очень хорошо, и голос этот, а не слова яснее ясного сказал ему, что сам Павел Лаврентьевич думает сейчас и заботится только о самом себе. И нет ему никакого дела до Ванюшки и Диомида. Кто они ему? Да никто! Так, пустое место. Он таких, как Диомид, еще десяток наймет, если нужда будет. А уж мальчишек, бедующих без родительского надзора, и вовсе не сосчитать. Найди и выбери любого, если хочется тебе, чтобы рядом живая душа пребывала.