Книга Отстегните ремни - Катерина Кириченко

— Почему?

— Я не могу отсюда уехать.

— Но почему?!

Макс обвел рукой простирающийся под нами город и сказал, не оборачиваясь ко мне, но, продолжая все крепче сжимать мою руку:

— Это моя жизнь. Я не могу все это бросить.

— Что «это»? Этот город? Страну? Друзей, родителей?.. Свой бизнес? Объясни! Здесь ежедневно происходят такие ужасные, дикие вещи, здесь же нормальному человеку просто невозможно жить!

Макс медленно оторвался от ночного города и повернулся ко мне, и мне на минуту вдруг показалось, что в его глазах тоже блестят слезы.

— Мои родители умерли. Дочь пока останется в Лондоне, по крайней мере, на долгое время, об этом я позабочусь. Друзья… Я думал, что мне удалось сохранить хотя бы кого-то из них, но, как оказалось, я был слишком самоуверен, и в большом бизнесе все-таки не бывает друзей. А мой бизнес… — в голосе Макса отчетливо зазвучала какая-то космическая горечь, — мой бизнес, кажется, мне больше не принадлежит.

— Как «не принадлежит»?! Уже слишком поздно? Да? Ну что ты так смотришь? Ты же говорил, у тебя хорошие адвокаты… Я… слишком долго?.. Ты уже опоздал подать все иски? Ты уже не сможешь разбить… ну, то, что сделал Саша?..

Лицо Макса, слабо освещенное луной, казалось, не выражало вообще ничего. Ни одной эмоции, ни малейшего движения мускулов. Застывшая, ледяная маска. Молчание. Бесконечная пауза.

— Саша — это ерунда, — сказал он наконец. — С ним я бы разобрался и без исков. Но сегодня я хорошенько вник в ситуацию… очень хорошо… и узнал, что Саша — просто пешка в руках более серьезных людей. И им, солнышко, безумно хочется иметь мой бизнес. Безумно… А когда таким большим людям что-то крайне хочется в нашей стране… Понимаешь?

Я ничего не понимала.

— То есть ты хочешь сказать, что твой бизнес не удастся вернуть?

— Думаю, нет. Хотя я, конечно, еще поборюсь, — попытался улыбнуться Макс.

— Тогда почему ты не хочешь уехать со мной, если, выходит, тебя здесь ничего больше не держит?! У меня есть там работа, деньги… нам на двоих хватит. Или тебе не нравлюсь я?.. Или Амстердам?..

Внезапно рука Макса обвила меня за спину и сильно прижала к нему. Его глаза оказались очень близко и, не моргая, смотрели прямо в мои.

— Никогда так не говори! Ты мне невероятно нравишься! Просто жутко нравишься! Ты даже не знаешь, как ты мне нравишься!

Мне показалось, что никогда в жизни я не слышала чего-то более искреннего и сильного. У меня закружилась голова и в ногах появилась неожиданная слабость.

— Тогда я останусь здесь с тобой.

Макс слегка оттолкнул меня, убрал руки и опять оперся о парапет, смотря в даль.

— Нет, — он покачал головой. — Ты должна уехать. Тебе нельзя тут оставаться. Со мной сейчас просто опасно, ты не понимаешь. Я не собираюсь так просто отдавать все то, что делал всю свою жизнь. К чему готовился всю жизнь. Мой бизнес… Он потребовал от меня всего — всего моего образования, всего накопленного опыта… Я работал запоем, по четырнадцать-шестнадцать часов в сутки, не вылезал из командировок… Я думал, что осуществляю свою мечту… Но где-то по дороге вышло, что моя мечта зажила своей жизнью, самостоятельно, отдельно от меня, а я должен ее охранять, как ее слуга, раб. Понимаешь? Я не могу теперь никуда уехать. Раньше — еще мог. Но теперь уже нет… К тому же, да… Ты, наверное, права. Я все-таки люблю мою страну, мою Москву. Вроде бы огромный и безразличный город, где мы копошимся, как муравьи, и на каждом шагу происходят жуткие подлости, но сколько, несмотря ни на что, здесь красоты и величия! Сколько в людях тепла и душевности: иррациональных, ничем не объяснимых, не благодаря, а вопреки… Над нами здесь веками измываются, а не сломали до сих пор! Здесь же ежедневно все просто рвет душу. Уехать отсюда — это как сдаться, в конце концов, я смог бы, наверное… Переступить через себя и уехать, а вот жить там, переступив, — не знаю… У меня нет никакого выбора. Я должен остаться.

Макс посмотрел на меня, проверяя, понимаю ли я что-либо из того, что он говорит.

— Ты, может, думаешь, что дело в деньгах? — спросил он озабоченно. — Да у меня еще в девяносто седьмом денег было столько, что хватило бы на всю оставшуюся жизнь. Больше, чем нужно для личных потребностей и потребностей моей семьи… Тогда еще даже не было Дашки… Дело не в деньгах. Они нужны, только когда их нет. А когда они есть, то довольно быстро понимаешь, что они не могут сделать тебя счастливым. Даже наоборот…. Я бы сказал, что когда пересекаешь какую-то условную границу в количестве бабла, то это скорее делает тебя несчастным, чем счастливым. Слишком уже становится огромной ответственность — за все, что ты уже сделал и чего добился, за судьбы доверившихся тебе людей… А потом приходит и жуткое одиночество, когда понимаешь, что ты космически один на один со всем этим. Нет, дело не в деньгах. Я просто не могу отсюда уехать. Бросить все, добровольно отказаться, сдаться… Это уже не борьба за имущество, это — борьба за самого себя, за свободу и право быть собой. За право всех в этой стране, наконец, быть собой и нормально жить. Ты понимаешь? Здесь, в этой стране, абсолютно все перевернуто сейчас с ног на голову, и каждый гребет исключительно под себя, и в душе даже рад: чем больше в стране бардака, тем легче нагрести в свой карман. Я все это вижу и знаю, но я не хочу принимать в этом личного участия! Я почему-то запомнил, как однажды, еще давно, когда я еще читал, я прочел у Искандера: «Настоящая ответственность бывает только личной, и человек краснеет один». Я отвечаю за самого себя, я хочу и, главное, — умею строить больницы в этой напрочь разваленной социальной системе, где выживает сильнейший, а до больных и слабых никому никогда не было дела. Да, я могу устроить так, что кроме пользы больным людям, у меня тоже будет от этого прибыль. И не маленькая прибыль. Но это не потому, что я краду эти деньги у больных, а потому, что хорошо знаю свое дело и могу организовать все так, что все будет и полезным, и прибыльным. Почему я должен теперь отдать все это чужим людям? Ладно, мои деньги… Хотя и это тоже ненормально, что я должен их кому-то отдать. Но ведь они развалят все, просто потому, что не умеют это сделать так, как я. Я должен остаться, просто обязан, и попробовать сделать лично все, что смогу.

Повернувшись ко мне, Макс взял мой подбородок в свои пальцы.

— А вот ты должна уехать. Потому что я не могу взять на себя такой ответственности, как рисковать тобой. Ты уже и так, не успела подойти ко мне близко, а оказалась по уши в таком дерьме… Ты вообще знаешь, как мне больно видеть тебя сейчас, и понимать, что я виной всему, что с тобой произошло?! Ты знаешь, что я чувствовал, когда нашел тебя там на полу?! А что я чувствовал всю эту неделю, пока от тебя не было никаких вестей? Я должен быть здесь один. А ты больше не принадлежишь этому миру, ты все, ты уехала, давно, тебя все это больше не касается, ты уже другая — чистая, умытая, от тебя даже пахнет уже чем-то нерусским… какой-то чистой совестью! Ты здесь просто уже не сможешь. Тебе тут не место. Я не могу позволить себе оставить тебя тут. Если что-то случится — я никогда в жизни себе не прощу. Ты должна уехать, хотя бы потому, что я тебя люблю. Не отводи глаза. Посмотри на меня. Ты мне веришь, что я тебя люблю?