Книга Город Перестановок - Грег Иган

Мария не знала, что ответить. Она прошла к окну-интерфейсу – оценить, что ещё функционирует. Немного погодя сказала:

– Программа слежения за «Автоверсумом» больше не работает, и инфоцентр давно сдох, зато в копии центральной библиотеки, которую вы создали для семени, в последние минуты появились какие-то итоговые данные. – Она покопалась в установленных Репетто системах анализа и перевода.

Дарэм подошёл и встал рядом. Указал на подсвеченную иконку – стилизованный рой ламбертиан.

– Активируйте, – произнёс он.

Вместе они прочли результат анализа. Одна из команд ламбертиан отыскала набор уравнений поля, не связанных с «Автоверсумом» и клеточными автоматами, зато имеющих тридцать два устойчивых решения. По одному на каждый из атомов. При достаточно высоких температурах эти же уравнения предсказывали спонтанную генерацию вещества точно в пропорции, необходимой для первичного облака.

Танец был оценён как успешный. Теория набирала силу.

Мария разрывалась между негодованием и гордостью.

– Очень умно! Только как они теперь когда-нибудь объяснят четырёх человекоподобных роботов, брошенных на лугу?

Дарэма это, кажется, слегка позабавило, хоть и не позволило одолеть общее уныние.

– Они прилетели в космическом корабле, так? Вероятно, их прислали инопланетяне в качестве эмиссаров. Там должны быть другие звёзды, укрытые подходящим пылевым облаком.

– С какой стати инопланетяне попытались бы поведать ламбертианам о клеточных ТНЦ-автоматах?

– Может, они сами в это верили. Может, они открыли правила «Автоверсума»… Но, поскольку всё равно не могли объяснить происхождения элементов, решили погрузить всё в более крупную систему, ещё один клеточный автомат, с бессмертными существами в комплекте, которые создали «Автоверсум», первичное облако и остальное. Но ламбертиане их поправят, в такой переусложнённой гипотезе нет необходимости.

– И теперь «Автоверсум» слущивает нас, как мёртвую кожу.

Мария рассматривала ламбертианские уравнения поля: они были гораздо сложнее правил «Автоверсума», но обладали странной элегантностью. Самой ей никогда бы их не выдумать, в этом она была уверена.

– Дело не только в том, что ламбертиане лучше нас всё объяснили, – проговорила она. – Вся идея Творца сама себя разрывает. Вселенная, где есть разумные существа, находит себя в пыли либо не находит. Имеет смысл на собственных условиях, как самодостаточное целое или не имеет вовсе. Богов не могло быть и никогда не будет.

Она вывела на экран карту Элизиума. Тёмное пятно показывало, что процессоры, переставшие реагировать, распространились от шести общественных пирамид, поглотив бо́льшую часть территорий Римана, Калласса, Шоу, Сандерсон, Репетто и Цукамото. Мария приблизила краешек темноты – та продолжала расти.

Обернувшись к Дарэму, Мария взмолилась:

– Идёмте со мной!

– Нет. Что мне остаётся делать? Вновь погружаться в паранойю? Просыпаться, гадая, кто я, – может, просто дискредитированный миф о посещении планеты Ламберт человекоподобными пришельцами с иных планет?

– Можете просто составить мне компанию, – сердито ответила Мария. – Поможете сохранить мой рассудок. После всего, что мне причинили, уж этим-то вы обязаны.

Дарэм тронут не был.

– Для этого я вам не нужен. Найдёте способы получше.

Мария вновь повернулась к карте, от паники в мыслях на миг воцарилась пустота, затем она указала на растущее пятно.

– Правила ТНЦ растворяются, ламбертиане разрушают Элизиум, но чем контролируется этот процесс? Должны существовать более глубокие правила, управляющие столкновениями теорий и решающие, какие объяснения удержатся, а какие растворятся. Мы можем поискать эти правила. Можем попытаться извлечь здравое зерно из того, что здесь произошло.

– Вперёд и вверх? – сардонически переспросил Дарэм. – На поиски высшего порядка?

Мария была близка к отчаянию. Только Дарэм связывал её со старым миром, без него её воспоминания окончательно потеряют смысл.

– Ну, пожалуйста! Можем обсудить это в новом Элизиуме. Но сейчас нет времени.

Он грустно покачал головой.

– Мария, простите, но я не могу последовать за вами. Мне семь тысяч лет. Всё, что я силился построить, лежит в руинах. Всё, в чём был уверен, испарилось. Знаете, что при этом чувствуешь?

Мария встретила его взгляд и попыталась понять, измерить глубину этой усталости. Смогла бы она продержаться столько же? Может, для каждого наступает время, когда пути вперёд нет и не остаётся выбора, кроме смерти. Может, ламбертиане были правы и «бесконечность» – бессмыслица, а «бессмертие» – мираж, за которым человеку незачем гнаться.

Человеку-то незачем… Мария сердито обернулась к собеседнику.

– Знаю ли, что при этом чувствуешь? Зависит от того, что хочешь чувствовать. Разве не вы мне это сказали? Вы можете сами выбрать, кто вы такой. Древние человеческие оковы пали. Если вы не хотите быть раздавлены тяжестью прошлого, не допускайте этого! Если вы в самом деле хотите умереть, я не могу вас остановить, но не говорите мне, что у вас нет выбора.

Мгновение Дарэм выглядел потрясённым, словно она усугубила его отчаяние, но затем что-то, прозвучавшее в её тираде, стало доходить до него. Он мягко сказал:

– Вам в самом деле нужен кто-то, знавший старый мир?

– Да, – Мария сморгнула слёзы.

Выражение на лице Дарэма вдруг застыло, словно он отделился от своего тела. Бросил её? Мария почти высвободилась из его рук, но тут восковое лицо Дарэма вновь ожило. Он сказал:

– Я пойду с вами.

– Что?..

Тот просиял в ответ, как идиот или ребёнок.

– Я только что внёс несколько настроек в своё состояние психики. И я принимаю ваше предложение. Вперёд и вверх.

Слов у Марии не осталось, голова кружилась от облегчения. Она обняла Дарэма, и тот ответил на её объятие. Он это сделал ради неё? Переформировал себя, перестроился…

Тратить время было нельзя. Кинувшись к панели управления, Мария принялась готовить запуск. Дарэм смотрел и продолжал улыбаться: казалось, мелькание на экране зачаровывает его, будто он никогда не видел такого прежде.

Мария резко остановилась. Если он перестроил себя, изобрёл заново… сколько осталось от человека, которого она знала? Наделил он себя трансчеловеческой гибкостью, исцелился от тупикового отчаяния или тихо, незримо для неё умер, а ей породил спутника и товарища, дитя программы, унаследовавшее воспоминания своего отца?

Где провести черту? Между преображением, способным мечту о смерти превратить в детское изумление, и смертью как таковой, оставившей кому-то другому радости и тяготы, которые сам он уже был не в силах нести?