Книга Из серого. Концерт для нейронов и синапсов - Манучер Парвин

Мы быстро обнимаемся, быстро чмокаем друг друга в щёки, это у нас такой новый вид приветствия. Я чувствую себя странно – таким отстранённым, несинхронизированным. Я чувствую, что нахожусь в мире, где всё – грех, а я виновен во всех грехах, а если и не во всех грехах, то вся вина – моя.

Джульетта усаживает меня на диванчик для двоих и, не спрашивая, хочу ли я кофе, приносит кофе. Она садится напротив меня. Её кружка с кофе кажется такой же большой, как воинский щит. Хотя у меня точно такая же кружка, в моих дрожащих руках она по ощущениям напоминает кукольную чашечку, с которой могла бы играть маленькая девочка. Кофейный столик между нами кажется таким же широким, как замёрзшее озеро.

– Забавно, Пируз, что неделями я ждала, когда ты наконец всё скажешь. Но я не уверена, что теперь хочу услышать то, что ты собираешься сказать, – начинает она наш трудный дардэдель.

– Я знаю, что сам не хочу это слышать.

Нам обоим неуютно, когда мы маленькими глотками попиваем кофе. Мы неловко улыбаемся друг другу. Наконец она ловит мой взгляд.

– Давай, Пируз-джан, открой мне своё сердце.

Слово «джан» вытягивает воздух из моих лёгких. Я ставлю кружку на стол, сжимаю ладони так, как будто собираюсь молиться. Я закрываю глаза так плотно, что могу видеть каждую звезду во Вселенной – мёртвую или живую.

– Джульетта-джан, я боюсь, что мы, возможно, совершаем инцест.

Ей требуется много времени, чтобы сложить дважды два. Она знает, что мы с её матерью когда-то были любовниками. Она знает, как считать назад от тридцати.

– Ты говоришь мне, что я – твоя дочь? Я беспокоилась, что ты можешь это подозревать.

– Я до сих пор не знаю точно. Но я этого боюсь. Этот страх разрывает меня на части.

Я повторяю кое-что из того, что она уже знает. Как я обнаружил фотографию её матери в альбоме. Украл её. Сравнил с имеющимися у меня фотографиями Элизабет. Я прилагаю усилия, чтобы никакая жидкость из моего тела не пролилась из моих глаз.

– Я не мог поверить тому, что видел, Джульетта-джан. Это невероятное совпадение, чтобы быть настоящим совпадением, – но шансы на то, что это на самом деле реальное совпадение, всё увеличивались. Редкие события, очень редкие события на самом деле имеют место, а некоторые вероятности более вероятны, чем другие. Каковы шансы на выигрыш ста миллионов долларов в лотерею? Но оказывается, что кто-то всегда выигрывает. Это происходит постоянно! У меня не было выбора, кроме как отдалиться от тебя. Я принёс тебе боль и поставил тебя в тупик. Я мучил сам себя. Я рисковал тем, что ты меня возненавидишь, бросишь меня.

Несмотря на все мои усилия, я чувствую, что сейчас из моих глаз текут слёзы. Она тоже плачет.

– Я возненавижу тебя?

– Да, потому что ненавидеть меня не будет табу. Но любить меня – табу, может быть…

Джульетта вылетает из комнаты. Я боюсь, что наш недружеский дардэдель закончился. Она запрётся в своей спальне и будет там сидеть, пока я не уйду, как крадущаяся ласка. Но она быстро возвращается и бросает мне упаковку с бумажными платками. У неё также есть упаковка и для себя. Несколько минут мы просто сидим друг напротив друга, плачем и смеёмся, вытираем глаза и сморкаемся. Две наши души сплетены, мы оплакиваем и празднуем полную абсурдность жизни. Именно у Джульетты хватает смелости снова начать наш сложный безнадёжный разговор.

– Когда ты впервые попытался встретиться с моей матерью, я подозревала, что вы встречались во время учёбы в колледже. Может, Боже упаси, спали друг с другом. Я решила, что тебе снова нужно с ней встретиться, чтобы избавиться от своих воспоминаний и любить меня, не чувствуя вины.

– Вначале так и было – я должен был убедиться, что это та самая Элизабет, которую я знал, – говорю я. – Затем, после посещения, реальность обрушилась на меня так, словно Бог с Его жестоким чувством юмора нажал на кнопку перемотки на видеомагнитофоне. Я подумал, что твоя мать порвала со мной и бросила колледж, потому что была беременна тобой. Просто даты складывались именно так, Джульетта-джан.

– Предполагаю, что тогда у вас не было презервативов? – мрачно шутит она.

– И где была бы ты, если бы были? – у меня тоже чёрный юмор.

– Не в бровь, а в глаз. Но, может, я точно так же была бы здесь, потому что я не чувствую, что ты – мой отец.

– Ничего неизвестно. Я был молодой и глупый. А твоя мать пила таблетки.

Джульетта прогуливается по комнате, легко касаясь картин и безделушек, словно это чужая квартира. Одновременно она глотает «М & М», как транквилизаторы.

– Значит, во второй раз ты пошёл к моей матери с целью… – она подбирает правильные слова, – выяснить, не являются ли твои подозрения насчёт меня соответствующими действительности?

Я киваю.

Она садится рядом со мной. Берёт мои руки в свои.

– И они соответствуют действительности?

– Я не знаю. Она все время забывала, кто я. Её болезнь Альцгеймера…

Джульетта откидывается на подушки, запускает пальцы в волосы.

– Мне хотелось бы, чтобы старческое слабоумие было заразным вирусом и его поймал этот жестокий мир.

Я пытаюсь её утешить, но она отодвигается. Это не та Джульетта, которую я знаю. Но я продолжаю:

– У тебя нет болезни Альцгеймера, а благодаря твоей диагностике, очевидно, и у меня нет. – Я подчёркиваю слово «очевидно». – У нас есть только здоровая память, чувствительность, может, извращённая совесть, с которыми нам и надо разбираться, да?

Я рассказываю Джульетте, как Лиз временами казалось, что я – её муж Дэвид.

– Очевидно, он тоже сомневался насчёт своего отцовства. А Элизабет продолжала убеждать его, что он на самом деле твой отец. Но мы не можем сказать, так ли это на самом деле или она хотела только его в этом убедить. Таким образом вопрос, на который нужно ответить, остаётся без ответа. – Я пытаюсь прочесть эмоции на лице Джульетты. Но их слишком много. – Я точно знаю одну вещь, – продолжаю я, пытаясь быть оптимистичным. – Когда твоя мать вернулась после Дня Благодарения – тогда были длинные выходные, – она была другим человеком. Я думаю, что для нас это хорошая новость – тогда что-то случилось. Она могла быть с твоим отцом в те длинные выходные. Может, она просто была озорной или импульсивной, или хотела удержать парня, с которым у неё могло быть будущее.

Джульетта предлагает другую версию, словно защищая свою мать:

– Или, может, она стала другим человеком, поскольку знала, что беременна от тебя.

– Да, это тоже возможно.

– Значит, жестокий вопрос продолжает настойчиво повторяться.

– Да, к сожалению, это так, – мой недолгий оптимизм разбит.

Джульетта долго смотрит на меня, ни разу не мигая, не показывая, что думает. Когда мне наконец удаётся прочитать её чувства, отражающиеся на лице, я понимаю, что это совсем не то, что я ожидал, – не злость, не чувство вины, не горечь и не смирение с тем, что любовь потеряна. Это стальное спокойствие, от которого меня бросает в дрожь.