Книга Синдром Л - Андрей Остальский

Ну, тут дело такое: правду, при всех публично, не скажешь. Что никому неохота на молебен этот переться, и мне перед товарищами стыдно, что я опять, получается, вне очереди сачкую. Но что же мне, самому напрашиваться на утомительное мероприятие, начальство уговаривать? Идиотом себя выставлять? Так ведь смеяться за спиной будут.

— В общем, еще раз повторяю для чудаков на букву «м»: дежурный — Ганкин. Всем остальным построиться во внутреннем дворе через семнадцать минут. Выполняйте! — гаркнул Михалыч.

Жалеет он меня, после болезни поблажку дает, думал я. Но вредный Серега Стукалов шепчет громко, нарочно, чтобы я слышал: «Как водку с пивом хлестать, так он уже выздоровел, а как в церкви нормально с коллегами помолиться, так он больной еще…»

Расстроился я малость, но ничего не поделаешь. Хотя так несправедливо! Врачи мне все время говорят: полегче с алкоголем. И я стараюсь, по мере возможности. Себя ограничиваю. Борюсь с порывами души, можно сказать. А потом такое про себя слышать. Ну что с него возьмешь, с Сереги-то, у него жена, говорят, фригидная. Но ревнивая.

В любом случае приказ есть приказ. Да и грех мне жаловаться — Михалыч таким человечным начальником оказался. Нет, он и всегда-то ко мне хорошо относился, ничего не скажешь… Но с тех пор, как меня странная болезнь поразила, выбив надолго из строя, так вообще вниманием окружил, заботой. А ведь мог бы запросто вопрос поставить об увольнении по инвалидности. И как бы я жил, как семью кормил на инвалидные талоны с двумя желтыми? Но Михалыч сразу сказал: насчет этого даже не беспокойся. Отец родной, одно слово! Для меня, безотцовщины, это особенно ценно. Я, если что, за Михалыча глотку перегрызу.

Когда выяснилось, что по соседнему, седьмому, отделу, Чайник дежурит, я и вовсе возликовал. Ну, думаю, славно время проведем!

Сбегали мы с ним в секретариат к Лидке, шоколадку ей притащили. Да еще комплиментов кучу навешали — и про губки, и про волосы. Она смеялась, довольная. Ей легкий флирт нравится. Но дальше — ни-ни. Да и мы сами тоже боимся далеко заходить. Вроде говорят, что она с самим… А впрочем, не буду сплетни повторять, неблагодарное это дело и опасное. В общем, обработали мы Лидку — сказали, что нам надо одну бумагу вместе посмотреть, она намек поняла. Быстренько все телефоны из Чайникового отдела на наш переключила. И мы сидели вдвоем в нашей большой комнате и веселились. Пока остальные за нас во Внутренней Часовне отдувались.

Поржали мы с ним от души.

— А что это у тебя за книга на столе? — спрашивает вдруг Чайник.

— Да вот странная такая история… Дома у себя нашел. Жена, вернее, нашла. За шкаф завалилась. Жена говорит: забери эту порнографию.

— О, порнографию! — оживился Чайник.

Схватил книгу, стал листать.

— Нет, — говорит разочарованно, — ничего подобного. Ни картинок, ни описаний актов, ни половых органов. Скучища… И название идиотское: «Человек без свойств». Как это? Без свойств не бывает.

Я сижу, голову тру.

— Что, голова болит? — спрашивает участливо.

— Да, говорю, есть такое дело…

— Это после болезни.

— Ага. И знаешь, когда это бывает? Когда я что-то вспомнить пытаюсь и не могу. Мне психиарт объяснял, что у меня возможны такие приступы — ложной памяти. Как такой приступ случается, так сразу голова болеть начинает. Вот мне кажется, что я про эту книгу что-то знаю. Что я этого чертова человека без свойств… Что мне про него… кто-то… Нет, не могу!

Боль действительно усилилась резко, пульсировала в висках.

Чайник смотрел на меня, смотрел и говорит:

— Ну ладно, раз такое дело, давай тебя полечим…

Исчез и через несколько секунд вернулся. В руке портфель. И говорит тоном фокусника:

— Оп-ля! — и достает из портфеля бутылку «Старки».

— О-о, — говорю, — где взял?

— Места знать надо! Давай, — говорит, — по маленькой, за твое выздоровление.

— А запах? — говорю я.

Но Чайник — малый находчивый и запасливый.

— Не боись, — говорит, — у меня такие китайские таблетки заедрательские есть, любой запах отбивают.

Я стал колебаться. Говорю:

— Ты знаешь, врачи меня все время просят: полегче с этим делом…

— А кто предлагает потяжелей? — хохочет Чайник. — Мы с тобой именно что полегче… Легко так выпьем!

Я все еще колебался. Но Чайник настаивал:

— А если по капельке, а? А если по капелюшечке?

Сдался я. Говорю:

— Ладно, если только по капельке.

Чайник, он только впечатление производит легкомысленное. А на самом деле и опер отличный, и с бумагами умеет работать. И главное — товарищ хороший. Без ложного, скажем так, пафоса.

Выпили мы с ним по капельке. Выпили по второй. А потом он бутылку запечатал, в портфель спрятал и в свой отдел унес. А меня уже понесло. У меня же проблема — остановиться не могу. И вот я за ним бегу как мальчишка, прошу, умоляю даже, чуть не на колени готов встать — прошу еще хотя бы по одной налить. Но он ни в какую. Я, говорит, тебе не враг. Я же вижу, еще добавишь, и развезет тебя капитально. Что твой Михалыч скажет?

Ну, этот аргумент на меня подействовал, конечно. Но сижу я хмурый, о рюмочке мечтаю. Закрываю глаза и мысленным взором ласкаю ее, родимую. Мысленно себе представляю, как я ее, дорогую мою, раз! И счастье по телу разливается.

Страдал я, страдал, потом вроде отпускать стало. Чайник говорит: пойдем, курнем. Так я же бросил, говорю. А может, лучше тебе закурить снова, говорит Чайник и сигарету протягивает. Настоящую, грузинскую. Понюхал я ее — вот это да, не залежалая, как чаще всего бывает, а свеженькая, ароматная.

Ну, делать нечего. Предупредили мы Лидку, чтобы она временно все звонки принимала, а сами пошли на лестничную клетку — на ту, правую, где курить разрешено, где пепельницы стоят. Только стулья почему-то оттуда убрали. А раньше и посидеть можно было.

— Говорят, что грузины только для России их теперь и производят. А сами все уже давно завязали, но, думаю, брешут, — сказал Чайник.

Стоим у окна. Чайник курит. А потом вдруг решил, черт с ним, закурю и я. Раз выпить толком нельзя. А то что же это получается? Пить — ни-ни, дома жена злющая, следит внимательно за передвижениями… Значит, по другому делу — тоже ни-ни… Только и остается, что закурить.

Ух, и хорошо, должен сказать, сигарета пошла!

Затягивался я с наслаждением, глубоко, стоял и в окошко смотрел. Вдруг вижу: во внутренний двор большущая черная машина въезжает. Говорю Чайнику:

— Гляди-ка, кто-то из шишек.

Смотрим: батюшки-светы — выходит из машины дама, вся из себя. В красном платье каком-то обтягивающем, сразу видно, что фигура — высший класс. Даже отсюда, с шестого этажа, видно.