Книга Укрепрайон «Рублевка» - Александр Смоленский

Связь с доктором неожиданно прервалась. «Скорее всего, он сам отключился, – подумал Даниил. – Из осторожности. Его уж точно прослушивают».

Недолго думая, Даниил засел за письмо. Самым трудным для него оказалось найти слова извинения за свой неожиданный побег из зоны.

* * *

Очередное заседание совета старейшин подходило к концу. Рабочий сценарий предстоящего через полтора месяца праздника урожая, который решено было назвать «Золотая осень», практически был полностью разработан.

– Ну, кажется, все, братцы, – удовлетворенно констатировал Ордынский, укладывая в папку исписанные листы бумаги. – Теперь попросим мою Екатерину все это дело ввести в компьютер и можем представить проект на утверждение земской управе.

– Кстати, товарищ фельдмаршал, а что это твоя правнучка в последнее время ходит сама не своя, лишний раз не улыбнется? – неожиданно спросил Акимыч.

– От вас, старые черти, ничего не укроется, – покачав головой и тяжело вздохнув, ответил старик. – Вы же понимаете, что спросить ее вот так, в лоб, как вы меня сейчас спросили, язык не поворачивается. Но и гадать тут особо нечего. Страдает она, скучает по Данилке-предателю.

– Девочке помочь надо, успокоить, – теребя кончики усов, задумчиво произнес бывший зеленщик. – Душевная рана – она самая болезненная...

– Только и делаю, что успокаиваю, но все безнадежно. – Генерал красноречиво махнул рукой. – А ведь она еще к тому же... того... вроде беременна.

– Откуда тебе известно? – подозрительно спросил Иосиф. – Ты что, у нас еще и гинеколог?

– Я дедушка. Даже прадедушка. Я все вижу и понимаю. Ну и, конечно, Катеньку все время мутит, бегает постоянно в туалет обниматься с унитазом. Верный признак, что будет мальчик. – Генерал отвернулся и незаметным движением руки смахнул невольную слезу.

– Вот это да! – восторженно воскликнул Акимыч. – Родится первый коренной гражданин Успенского земства. Жалко, что не подоспеет к празднику урожая.

– Ребенок тебе что – морковка? Так что погоди со своими восторгами, – серьезным тоном оборвал его грузин. – Бедному ребенку сейчас нужна поддержка. Психотерапия, так сказать. Как я понимаю, ты, Никодимыч, с этим делом не справишься. Позволь мне поговорить с Катенькой. Понять, чем она дышит. Думаю, у меня лучше получится. – С этими словами он решительно направился на второй этаж дома.

Екатерина была в библиотеке. Поджав под себя ноги в кожаном кресле, она читала стихи. Когда вошел Иосиф, молодая женщина бросила на него удивленный взгляд.

– Рада видеть вас, уважаемый Иосиф.

– Я, правнученька, человек прямой. Поэтому не буду юлить. Утешить тебя пришел. Скажу только одно – не убивай себя, не мучь себя. Никуда твой Демидов не денется. И знаешь почему? Даниил настоящий мужик, цельный, красивый, крепкий, как уральский камень. Если такой человек полюбит, то, поверь мне, навсегда.

– Дедушка, я не могу без него жить! – зарыдала она при этих словах.

Растроганный грузин тоже не смог сдержаться и пустил слезу.

– Знаешь, что я тебе предложу, внученька... – Неожиданно в мудрой голове Иосифа созрел дерзкий план. – Давай мы тебя отправим к нему на Урал. Я не буду мужчиной, если не сделаю этого!

– Каким это образом? – захлопав от удивления пушистыми ресницами, спросила женщина.

– Пойти сталинским путем мы не сможем. Ты, внученька, не выдержишь, – стал размышлять вслух гость, имея в виду «дорогу жизни» через подземелье. – Надо думать. Будем думать. Вот только не знаю, надо ли ставить в известность старосту. Вдруг не одобрит?

Поцеловав Екатерину в лоб, дед Иосиф спустился к ожидающим его в нетерпении приятелям. Пересказав содержание разговора, а также поделившись сомнениями, Иосиф предложил немедленно идти к Палычу и решать вопрос у него.

– Тем более, что у нас и повод отличный. – Он показал взглядом на папку с предложениями по проведению праздника урожая.

...Духон мгновенно проникся ситуацией и задал всего лишь один достаточно практичный вопрос:

– А ей не вредно будет лететь?

Поначалу старики стушевались. Казалось бы, такой простой вопрос, а они даже не подумали об этом. Катенька, конечно, готова будет лететь хоть на край света. Но не опасно ли?

– И еще вопрос. Как ее переправить из Зоны? – спросил Духон.

– На этот счет, Сашенька, не волнуйся. Иосиф уверяет, что уже все придумал.

– Ну-ну, – скептически промычал Духон. – Излагайте, сэр.

– Тут и излагать нечего, – важно сказал грузин. – Тут важны наблюдательность и умение анализировать.

– Короче, Склифосовский, – поторопил его Акимыч.

– Могу и короче. Вы видели, с какой медсестрой приезжает на Рублевку доктор Табачников?

От такого вопроса все открыли рты. Никто и понятия не имел о том, что спрашивал дед Иосиф.

– А я заметил. Вот такая мадамочка! – Старик выразительно поднял большой палец. – Вылитая наша Катенька. В смысле роста, ну и прочего... Этим можно воспользоваться.

– В каком смысле? – за всех спросил Ордынский.

– А в том, генацвале, что твоя правнученька в следующий раз вместо этой ассистентки вернется с доктором в Москву. Думаю, что ради нашей цели доктор пойдет на этот подлог.

– Ура! Здорово придумано! – закричал Акимыч. – Из Москвы она полетит дальше на крыльях любви. Молодец наш грузин.

– Он, конечно, молодец. Но не все продумано, – медленно, как бы на ходу размышляя, не согласился Духон.

– Почему? – разом загалдели старики. – Здорово придумано.

– Здорово, да не совсем. Представляете, прилетает Екатерина на Урал, а Демидов там, между прочим, не на курорте. Мало ли что?! Нет, одну Катеньку пускать нельзя. Тем более в ее положении.

– Что же вы предлагаете? Самим составить ей эскорт?

– Не совсем так, но что-то в этом роде. Дайте мне, друзья, подумать пару дней.

* * *

К концу подходила третья неделя пребывания Багрянского в гостях. Журналист отмылся, отъелся, почистил перышки и даже пытался поработать, приводя в порядок свои старые записи. Единственное, чего он пока не сделал, так это по совету Александра не сбрил колоритную, окладистую бороду, а лишь слегка подправлял ее ножницами.

Земский староста возвращался со службы поздно. И каждый раз принимался увлеченно рассказывать о коллизиях, пережитых за полгода изоляции, о своих товарищах по несчастью и, конечно, об очередных достижениях Успенского земства в строительстве новой жизни, будто хотел, чтобы Багрянский непременно «зафиксировал» его рассказы для истории. Полуночные беседы неизменно сопровождались распитием бутылочки «Джеймсона» и, как правило, заканчивались очередной бурной дискуссией, если не сказать – ссорой. Друзья, как обычно, не скупились на ироничные подкалывания и детские упреки в адрес друг друга.