Книга Транзиция - Иэн Бэнкс

тепле и безопасности, а меня любят, холят и лелеют.

Вот только заботой тут и не пахнет. Постель не поправляют, а разоряют – откидывают простыню и одеяло, расчищают путь.

Чья-то юркая ладонь по-паучьи пробирается ко мне, скользит по бедру. Я чувствую, как пальцы трогают мою пижаму, нащупывают шнурок на брюках, дергают – сперва осторожно, потом резче. Узел не поддается, и пальцы тянут уже сильнее – нетерпеливо, со злостью.

Я словно наблюдаю за собой по телевизору. Как будто все творится с другим, посторонним человеком где-то далеко, и чувства, сопровождающие этот опыт, – которые, по сути, и являются опытом, – транслируются мне в мозг с помощью невиданной технологии или сверхспособности. Я отделен от того, что разыгрывается вокруг. Ничего не происходит – во всяком случае, со мной. А значит, реагировать, сопротивляться нет нужды. Какой смысл? Ведь я в этом не участвую.

Впрочем, есть одно маленькое «но», о котором какая-то часть меня ни на секунду не забывала, терзаясь и вопя: все происходит именно со мной, и ни с кем другим!

Рука развязывает шнурок на моих пижамных штанах и резко стягивает их вниз. В движениях пальцев возникает суетливость, которой прежде не было. Думаю, тот, кто это делает, прекрасно понимает, что я в глубоком наркотическом сне и вряд ли закричу или дам отпор.

А еще от этого человека исходит ощущение – ужасное, ужасное ощущение – безудержной страсти, какая охватывает нетерпеливых любовников: когда трясущимися руками мы рвем друг на друге одежду, когда на коже появляются синяки – нечаянные и незамеченные, когда раздаются крики, стоны, шум и грохот, и не важно, кто услышит, когда мы всецело отдаемся порыву, который стирает границы между «я» и «ты», оставляя лишь то, что между нами, помимо нас, за пределами нас… Когда-то я, кажется, испытывал нечто подобное: желал кого-то именно так и чувствовал ответную тягу. А эта однорукая интервенция, эгоистичное, бездумное ощупывание – пусть даже пылкое, лихорадочное – каким же унылым, жалким, ничтожным все это кажется в сравнении!

Где-то глубоко внутри я готов расплакаться оттого, что воспоминания о дикой, торжествующей страсти, об искренней и обоюдной мечте разбиваются о мерзкое, скользкое хватанье и тисканье. Я ощущаю, как вскипают и текут по щекам горячие слезы. По крайней мере, я что-то чувствую. Может, смогу и действовать? Не стоит ли дать отпор, а не впадать в забытье, пока все не закончится? Что лучше: наблюдать за подобным насилием, понимая реальность происходящего, или пребывать в блаженном неведении, когда просыпаешься, охваченный болью и удивлением, что-то подозреваешь, но все же оставляешь себе шанс отмахнуться и забыть? Не знаю. В любом случае выбора у меня нет – все происходит именно со мной, и я прекрасно это понимаю.

Рука устает щупать мои гениталии и начинает переворачивать меня на бок, чтобы подставить насильнику мой беззащитный тыл.

До чего жгучи эти слезы отчаяния! Почему я не сопротивляюсь? Какой гнусный эгоист способен на такую низость по отношению к другому?.. Мой мозг по-прежнему не поспевает за событиями, однако сердце, видно, понимает весь ужас происходящего. Оно мечется, содрогается в груди, посылает по телу волны боли, силясь меня разбудить.

Я чувствую движение сзади. Пытаюсь приподнять руки, пошевелить ими, оттолкнуть гада, хотя, возможно, я все воображаю. Тем не менее я держусь за это ощущение, мнимое или нет, стараюсь подкрепить его, усилить.

Что-то проникает в меня. Палец. Для пениса слишком уж тонкий и узловатый. Теоретически это похоже на бесстрастный врачебный осмотр, вот только он отнюдь не бесстрастный и не ради моего здоровья, а исключительно для удовольствия насильника.

Ублюдок! Как он смеет!.. Я собираю всю ярость, все отвращение воедино и направляю в единственный рывок. Затем глубоко вдыхаю, напрягаю живот и исторгаю из горла звуки – выблевываю крик, который сразу переходит в кашель и ужасную, гнетущую боль, давящую на грудь, загоняющую в ловушку.

Насильник резко выдергивает палец. Я переваливаюсь на спину и мельком вижу своего врага: опрокинув стул, он устремляется к двери.

Я его узнал! Это дежурный медбрат с первого этажа – парень, который насвистывал! На медицинскую униформу он накинул халат пациента. Втянув голову в плечи, мерзавец бросается в коридор. Я слышу, как медсестра – сегодня ночью дежурит женщина – что-то говорит, затем повышает голос. Моя дверь с треском захлопывается.

Снаружи начинается беготня, но я не могу оторвать спину от койки и едва ли что-то слышу помимо собственных хрипов; все вокруг заполняет ощущение, будто десятитонный железный гигант наваливается на меня сверху и давит коленом на грудь, перекрывая кислород. Мои ребра все крепче сжимает металлический обруч, боль нарастает. Последнее, что я помню отчетливо: заходит медсестра, бросает на меня единственный взгляд и тут же убегает. Тоже мне, опытная работница медучреждения!

Впрочем, внешнее отходит на второй план, теряет значение… Важна лишь боль внутри боли – теснящая, сокрушающая.

Звучит сирена. Я едва различаю ее в огромной, всеобъемлющей тишине, которая спускается на меня чернильной тучей, дождем из боли. Внезапно мне мерещится, что дверь с грохотом распахивается, и кто-то начинает стучать меня по груди. Как будто я еще не настрадался!

Когда на мне разрывают пижамную рубашку, я пытаюсь протестовать. Прошу… Страсть, что-то взаимное, пусть меня хотят и желают всей душой, но только не насилие, только не это… Стоп. Мою голову откидывают назад, чьи-то губы прикасаются к моим, целуют, вдувают в меня воздух. Улавливаю женский парфюм. Старая добрая сладость… Мне будет ее не хватать. Но все это непрошено, меня вновь принуждают… А еще она, похоже, ела чеснок… Опять толчки и удары по пустынной и тихой пещере, в которую превратилась моя грудная клетка.

Я постепенно отключаюсь, несмотря на тычки и тряску, несмотря на регулярные поцелуи-выдохи, призванные заполнить вакуум у меня под ребрами.

И вдруг – голоса, огни, ощущение толпы… О, верные, придите! Здесь всем хватит места, возлюбленные мои, – и в моей пустой груди, и в гаснущем разуме. Будьте как дома, гости мои: я останусь тут надолго… и еще дольше.

Что-то обхватывает меня поперек туловища, словно трос, и тащит наверх, натягивая, словно толстую, вибрирующую струну из плоти, выгибает и отрывает от постели мою спину, пробуждает каждый нерв, каждую мышцу моего естества – а затем отпускает, позволяя мне мешком рухнуть на койку.

Некий процесс, некая регулярность возобновляется – будто заглохший мотор, хрипя и запинаясь, в конце концов возвращается к жизни. Мне так кажется. Точно не знаю. Меня все еще куда-то несет, как лодку вдоль причала, когда ее