Книга В пасти Дракона - Александр Красницкий

Так взлетели на воздух двести тысяч пудов пороха!

Взрыв был слышен, как говорили после, в Тонг-Ку, то есть за сорок вёрст. Кругом на расстоянии трёх-четырёх вёрст люди и лошади были сбиты с ног. Сотрясение почвы оказалось так сильно, что вода в Лутайском канале вышла из берегов. Генерал Стессель и вся его свита были разбросаны в разные стороны.

Сейчас же после взрыва с неба посыпался дождь золы, сажи и осколков. Дым был так удушлив, что бывшие вблизи от порохового склада рисковали задохнуться, но ветер понёс весь этот смрад прямо на китайцев.

На авангард штурмующих этот взрыв произвёл впечатление сигнала к решительной атаке.

Наступавшие роты подполковника Ширинского были сбиты взрывом с ног, но люди успели быстро оправиться, вскочили и в порыве какого-то непонятного восторга бросились вперёд с громким криком. Люди бежали, окутанные пороховым дымом, словно шапкой-невидимкой.

Напуганные взрывом китайцы, не видя русских войск в клубах дыма, которые надвигались на них со стороны наступающих, растерялись. Они слышали приводивший их всегда в панический ужас клич, но совершенно не знали, куда им стрелять. Ничего не видя перед собой, кроме дыма, они открыли беспорядочную пальбу. Стреляли куда попало, совершенно не ожидая нападения русских со стороны железной дороги.

А в это время русские были уже на городском валу и взобрались на железнодорожную насыпь, за которой они увидели китайскую батарею и лагерь.

Подпоручик 12-го полка Краузе бросился на батарею и мгновенно отбил четыре орудия, перебил часть прислуги и взял остальных в плен.

Китайцы в смятении забегали по лагерю, не зная, что предпринять. Произвели они было попытку увезти оставшиеся четыре орудия, но русские подстрелили лошадей у трёх из них, и увезти китайцам удалось только одно.

Пока происходило это, авангардные роты подполковника Ширинского все уже собрались на железнодорожной насыпи, важнейшей из позиций. Семь прекрасных дальнобойных и скорострельных орудий Круппа стали трофеями победителей. Их сейчас же приладили и обратили против их же недавних владельцев.

Китайцы потеряли присутствие духа. Кое-где ещё шла перестрелка, но победа с этого момента склонилась уже к русским войскам. Участь Тянь-Цзиня была решена.

Китайские войска охватил ужас. Солдаты богдыхана видели, что русские неустрашимо наступают вперёд, что ни пули, ни гранаты, ни шрапнель не останавливают их. Тогда они вообразили, что само небо покровительствует их противникам, скрывая их движение густым дымом. Это соображение убедило их в полной бесполезности сопротивления. Солдаты стали бросать ружья и разбегаться кто куда. Китайский город, огромный лагерь, все импани-форты с орудиями — всё было брошено на произвол судьбы. Но пушки китайцев ещё не смолкали. Они в этот день, можно сказать, пели свою «лебединую песню»; только к вечеру они стали смолкать, а на другой день ни одного китайского солдата или боксёра не оставалось в Тянь-Цзине.

Второй оплот Пекина пал перед силой русского оружия.

Как Таку, так и Тянь-Цзинь — это дело русских рук. Русские чудо-богатыри доказали всему миру, что нет силы, которую они не заставили бы склониться перед собой, нет крепости, которая не пала бы перед, ними.

XXXVI
НА ПЕКИН

сё это совершенно ясно припомнил Шатов теперь, готовясь к опасному поручению своего командира. Он решил идти до конца, не отступая, напролом, как говорится: уж очень хотелось молодому офицеру покачать себя перед видимо расположенным к нему полковником.

Они отошли уже довольно далеко от главного отряда: Шатов ясно видел, что солдаты сильно притомились и выбиваются из последних сил.

«Нужно дать им отдых, а то они ни на что не будут годны!» — решил Шатов и остановил отряд.

— Ложись, ребята, где стоишь, отдыхай, кто как хочет, — заговорили солдаты, опускаясь на землю.

Тяжёлое физическое утомление было на лицах у всех. Казалось, заставь их пройти ещё версту — и все они лягут на месте от полного упадка сил.

Кто-то развернул сумы, доставая сухари, но большинству было не до еды: только бы дух перевести, а всё остальное потом.

Сам Николай Иванович не терял ни минуты. Сразу после остановки он приказал позвать к себе казацкого офицера, командовавшего полусотней.

— А дело-то не шуточное предстоит нам, Митрофан Никанорович, — встретил он его.

Казак, пожилой, начинавший седеть подъесаул, с топорщившимися кверху усами, пошевелил ими и как-то мрачно заметил:

— Уж на войне какие шутки!

— Конечно! Так вот что же мы с вами теперь делать станем?

— Инструкция командира есть. Так вот... согласно с ней.

— Какая там инструкция! Инструкция всегда одна не отступать!

Казак словно обиделся:

— Помилуй Бог, отступать! Зачем же!

— И не отступим, а в отношении прочего приказано поступать по усмотрению.

— Что же! Так и будем!

— Так вот... Усмотрение-то и нужно!

— На разведки, что ли, выслать?

— Это первым делом... Цепь уже выставлена... Пусть те из ваших, кто поотдохнул, посмотрят, что там такое... А мы с вами обсудим после, как приступить к делу.

— Хорошо-с, я вышлю разъезды...

— Вы Зинченко не забудьте... А потом милости просим ко мне поснедать, чем Бог послал.

Лицо подъесаула прояснилось.

— Вот за это спасибо... У меня-то, признаться, насчёт съестного плохо!

— Так вот милости прошу...

— Спасибо. Я мигом распоряжусь.

Минут через пять послышалось фырканье казачьих лошадей, потом их топот по каменистому грунту, и немедленно вслед за тем к Шатову явился подъесаул.

Николай Иванович уже приготовился к визиту. Прямо на земле разостлал он чистый платок, поставил флягу с ромом, хлеб, куски холодного мяса. Был у него и сухой чай, можно было бы и воду, пожалуй, вскипятить, да Пей-хо так пропитался трупным запахом, что Николаю Ивановичу пить его воду было противно, и он прибегал к ней только в самых редких случаях.

Казак явился не с пустыми руками.

— Мы к вашему чайничку с нашим самоварчиком, объявил он, показывая Шатову курицу, только что освежёванную.

— Откуда это? — удивился поручик.

— Казаки принесли. Я было тоже «откуда?» спрашиваю. Смеются стервецы... «Бог послал», говорят. Я Допытываться не стал. Кто их там разберёт? И что бы вы думали! Курица-то живая была. «Ежели, говорят мои-то стервецы, — по такой погоде да говядину везти, протухнет так, что вашему благородию и подать невозможно». Ну да всё равно, спасибо и на том. Сжарить бы хорошо...