Книга История журналистики Русского зарубежья ХХ века. Конец 1910-х - начало 1990-х годов - Владимир Перхин

Итак, из недавнего сообщения А. Волина можно вычитать подтверждение того факта, что в 1953 году, после смерти Сталина, новые властители России были обуреваемы страхом. Кого же они боялись? Конечно, прежде всего самих себя, вернее каждый всех остальных.

На этой почве и создалось то «коллективное руководство», которому теперь поются официальные славословия. Оно утвердилось – мы не знаем на сколько времени – не потому, чтобы преемники Сталина возлюбили его. Оно пришло как объективный факт, как выражение необходимости, заложенной в положении вещей, и только что упомянутые славословия – только оправдание факта, а не выражение идеи, проведение которой изменило бы действительность. Но раз коллективное руководство стало объективной необходимостью, то такой же необходимостью стало развенчание противоположного принципа, единоличного руководства. Единственной альтернативой было бы утверждение факта, что коллективное руководство существовало и при Сталине. Но это означало бы для новых властителей принятие на себя всех грехов Сталина. Они, конечно, в них полностью повинны, но им нужно от них отмежеваться, и это ради второго источника страха, – страха перед явным для них, широко разлитым в массах, сумрачным недовольством, злорадством, изощренным пассивным сопротивлением.

Был у них конечно и третий источник страха – страх перед надвигавшейся под конец жизни Сталина третьей мировой войной. Менее чем Сталин проникнутые варваризованным марксизмом они, тогдашние помощники Сталина, а нынешние руководители судеб России, отлично понимали, что идти во внешней политике сталинским курсом больше нельзя, – он вел в тупик, а тупики в международной политике почти автоматически разрешаются войнами. Поражение, вероятно, не казалось им неизбежным; но возможность его они сознавали – и принимать риск его не хотели. В этом, вероятно, был главный корень их расхождения со Сталиным, которое так ясно обнаружилось на 19-м партийном съезде, особенно в замене компактного Политбюро разводненным президиумом ЦК партии. Номенклатурную реформу было неудобно отменить, но по существу эту против них направленную реформу они поспешили отменить, как только власть им досталась. Для отклонения международных дел от развития в сторону третьей мировой войны, которой диадохи продолжали страшиться, очернение Сталина опять-таки оказалось великолепным средством. Вместо отталкивающе сурового единоличного диктатора – улыбающиеся и медоточивые «кремлевские близнецы», сознающиеся во многих ошибках прошлого режима, к которому они как будто непричастны. С ними как будто можно разговаривать, на них можно положиться. Такие веяния все сильнее распространяются среди политически наивных наций, недавно получивших независимость, но также и в некоторых усталых нациях, особенно во Франции. Противосоветский блок несомненно ослаблен и на агрессивную политику против СССР не пойдет, чего он, вероятно, и раньше не собирался делать. Но сейчас он, пожалуй, и на новую корейскую акцию неспособен.

Очернение Сталина, таким образом, оказалось выгодным во всех отношениях. Указывают, правда, на возможность подрыва авторитета новых властителей в порядке постановки им вопроса – а вы где были, когда Сталин совершал свои злодеяния и ошибки? В принципе оно, конечно, так. Но на практике, как это часто бывает, получается несколько иначе. Внутри страны никто фатального вопроса задать не посмеет. А вопрос, никогда никем не заданный, понемногу снимается с очереди. Новый режим будут судить не по тому, что его руководители делали вчера, а по тому, что они делают сейчас – об этом несколько слов будет сказано ниже. Вовне заядлые антикоммунисты этот вопрос ставят и будут ставить. Но они и так антикоммунисты, и усугубить эту их установку нельзя. Некоторую неловкость ощутят коммунистические партии, работающие в стане врага – их главарей могут спросить, – а где вы были при Сталине? Кое-где кое-кого снимут. Но то смутное духовное состояние, в коем пребывают коммунисты западных стран, Азии или Африки, вряд ли существенно изменится; оно более эмоционально, нежели рационально, а те глубокие причины, которые к нему приводили и продолжают приводить, лишь в малой мере могут быть поколеблены темными и непонятными переменами в Москве. Остается политическое «болото» – те, кто ни за коммунизм, ни против, те, кому все равно. Но им будет так же все равно, как было.

Что же представляет и что делает это коллективное руководство, которое занялось очерненьем Сталина? Чтобы понять, что оно представляет, лучше всего противопоставить его сталинскому режиму. Тот режим можно было уподобить централизованной солнечной системе: вокруг одного огромного центрального тела вращается по определенным орбитам несколько много меньших, которые, однако, не остаются без влияния друг на друга: планета Нептун, как известно, была открыта через «возмущенье», которое она производила в движении Урана.

Нынешний режим можно уподобить многозвездной системе. В такой системе все тела вращаются вокруг центральной точки, ничем не занятой – ей, в нынешнем московском режиме, соответствует абстрактное понятие верховной власти. Тела эти разных размеров; сейчас в московском режиме два – значительно больше остальных. Они вращаются теоретически по установленным орбитам, но взаимные возмущения настолько значительны, что некоторые из них с орбит соскальзывают и как бы отходят прочь; другие могут столкнуться и взорваться. Предсказанье в этих условиях затруднительно; уже и «задача трех тел» математически почти неразрешима, а задача десяти или двенадцати – что отвечает московской обстановке – далеко превышает возможность расчета. Есть три возможности: одна – которое-то из трех тел попадет на центральную точку, поглотит несколько второстепенных и станет так же главенствовать, как солнце в своей системе; иными словами, коллективное руководство уступит место единоличному, которое будут так же прославлять, как сейчас восхваляют коллективное. Другая возможность – распад всей системы и рожденье на ее место новой. Третья возможность – длительное существование сложного созвездия со всеми его неопределенностями. Какая из возможностей осуществится – предсказать невозможно. Слишком многое зависит от «конъюнктуры», т. е. от непредвидимого стечения обстоятельств.

Но пока многозвездная система существует и действует. Что же она сделала за три с лишним года своего существования? Ответ на этот вопрос, понятно, может быть здесь дан не в виде обзора событий, всем известных и памятных, а в порядке подведения итогов.

В сфере чисто политической, кроме самого факта вынужденного перехода от единоличного к коллективному руководству и оправдания последнего в порядке очерненья Сталина, не произошло ничего: новое коллективное руководство так же крепко держит в своих руках всю полноту власти, как прежнее единоличное, не подпуская к власти никого, и никаких послаблений по части «субъективных личных прав», в виде свободы совести, печати, собраний, союзов и т. д. не последовало. Но некоторые изменения в близкой к политической – правовой – сфере произошли: совсем недавно Президиум Верховного Совета отменил «кировские законы», т. е. законы, вызванные убийством Кирова и обратившие политические процессы в бесформенную расправу – подсудимый получал обвинительный акт за сутки до суда, мог быть лишен защитника, не имел права апелляции в случае осуждения, должен был быть расстрелян через сутки после вынесения приговора. Вспомним, однако, что к знаменитым процессам 30-х годов (кроме дела Тухачевского) этот порядок применен не был, так как уничтожить политических врагов легко и без него. Но, с другой стороны, олицетворенная в Вышинском практика осуждения на основании вынужденного сознания обвиняемого официально подвергнута строгой критике. Эти изменения внушены, пожалуй, первым из трех страхов, выше обрисованных – страхом взаимного уничтожения верхушки.