Книга Хозяйка Рима - Кейт Куинн

Невнятный звук.

— Конечно, можешь. Потому что если и есть на свете человек, кто может ее успокоить, так это только ты.

Я приоткрыла глаза и увидела, как Ганимед поцеловал своего возлюбленного в макушку — в том самом месте, где у Несса уже начали редеть волосы, и направился ко мне в опочивальню. Это была такая красивая комната в серо-белых тонах, с просторным серебристым ложем под бархатным пологом и статуей Минервы. И когда меня навещали мои кровавые кошмары, статуи начинали извиваться.

Ганимед попытался отобрать у меня нож. Я начала отбиваться, и чаша перевернулась. Мгновение, и мозаика пола была забрызгана кровью, как из чащи, так и из моей руки, где я надрезала себе вены. Но Ганимед не обращал внимания ни на кровь, ни на мои сдавленные проклятия. Одним движением руки он сорвал с ложа прозрачный полог и обмотал его вокруг моего запястья.

— Нет, отпусти меня…

Затем он подхватил меня на руки и уложил в постель. Не успел он сделать и шага прочь, как я сорвала с руки повязку и вновь принялась расцарапывать себе вены. Тогда он вновь схватил меня за руку и, крепко сжав ее в своей, принялся вновь обматывать ее куском полога. Впрочем, белая ткань уже успела обагриться кровью.

— Отпусти меня! — я со слезами отбивалась, как могла. — Пусть она вытечет, пусть на этот раз она вытечет вся, потому что только тогда они оставят меня в покое. А они никогда не оставят меня в покое, покуда я жива! Развяжи мне руку, прошу тебя, — я с силой рванула повязку, однако Ганимед схватил меня в свои объятия и, прижав к груди, заворковал, словно голубь.

— Я больше не в силах это сносить. Я терплю вот уже четыре года. Юлия выдержала восемь. Я же знаю, вынесу ли я еще один, или того меньше… игрушки и игры, больше никаких игр, он все поймет, Арий все поймет, он не глуп, он все поймет, и тогда ему конец, ну как ты этого не понимаешь? Он придет, чтобы расквитаться с императором, и он умрет, и мне… мне этого не вынести!

Не знаю, понимал ли Ганимед мои слова, потому что они потонули в потоке рыданий. Но он, словно ребенка, качал меня, сжимая в своих сильных и теплых руках.

— А Викс! Викс все узнает. Это просто чудо, что он до сих пор ни о чем не догадывается, но в один прекрасный день он тоже все узнает и устыдится меня. И правильно сделает, потому что я смалодушничала, о боже, Арий возненавидит меня, если узнает, что я…

Слова слились в сдавленный вой, потому что мое лицо было прижато к груди Ганимеда. Он гладил мне волосы, а затем посмотрел на запястье, чтобы проверить, на месте ли повязка. Насколько я могла судить, кровь уже начала подсыхать.

— И ты знаешь, почему он возненавидит меня, — очередной всхлип. — Не потому что Домициан превратил меня потаскуху, а потому что он сделал меня слабой. Всего четыре года, и куда подевалась моя гордость? Четыре года его игр и игрушек, четыре года его вопросов, его недреманного ока на моей шее, и в кого я превратилась? Я больше не могу доверять мужчине, даже Арию, а ведь когда-то ради него я была готова пожертвовать всем на свете. Я не могу заставить себя прикоснуться к нему, а ведь когда-то я сама бросалась ему на шею, как собака на кость. Домициан победил, разве не так? Он отнял у меня моего возлюбленного, отнял, даже сам об этом не догадываясь. Этакая очередная маленькая победа. И все, на что я способна теперь, это, закрыв глаза, по-прежнему твердить, что мне не страшно. Но ведь это ложь!

Ганимед сжимал меня в своих сильных руках, покачивая, словно младенца, и что-то негромко мычал, как будто напевая.

— Дай мне умереть! О боже, дай мне умереть, прежде чем Арий узнает, в кого я превратилась. Дай мне умереть.

Меня передернуло; из горла вырвался сдавленный стон. Ганимед приподнял меня и положил на подушки, а сам лег рядом и накрыл нас обоих покрывалом. Он жестом велел моим любопытным служанкам уйти, а сам нежно заключил меня в объятия, утешая, убаюкивая. Я знала — он будет возле меня всю ночь. Я смутно надеялась, что Несс все поймет. Разумеется, он все поймет! Ведь он любил Ганимеда и, что куда важнее, доверял ему. Я же давно забыла, что такое любовь, однако помнила, пусть и слабо, что такое доверие.

Лепида

— Мужчина?

— Да, госпожа. Именно так она и сказала.

Моя служанка торопливо потупила глаза на мозаику пола.

— Так что именно она тебе сказала, эта твоя подруга? Расскажи мне все, как есть.

— Моя подруга — она приходит утром, чтобы снять простыни с ложа Афины после того как та проведет ночь с императором. Но сегодня она не смогла этого сделать, потому что Афина крепко спала в постели в объятиях какого-то мужчины.

— Странно, — я постучала алыми накрашенными ногтями. — И кто он?

— Всего лишь раб, госпожа. Его имя Ганимед. Он ее личный раб. Они спали обнявшись. По крайней мере, так сказала моя подруга.

— Ну что ж! — воскликнула я. Надо будет побольше разузнать про этого Ганимеда. — Ты выполнила мою просьбу. Возьми вот это и скажи своей подруге, что для нее тоже приготовлен кошелек. При условии, что я услышу от нее что-нибудь новенькое…

— Хорошо, госпожа.

Служанка поклонилась, пересчитывая монеты. Я же села за небольшой письменный стол и задумалась. Любовник-раб. Звучит довольно мелко, хорошего скандала из этого не сделаешь. Другое дело, если бы Тея взяла себе в любовники кого-то более солидного, например одного из родственников императора или даже Павлина. Переспать с рабом — не велик грех. Даже патрицианки не гнушаются время от времени искать утех в объятиях смазливых рабов. Например, ни для кого не секрет, что Лоллия Корнелия, знаменитая устроительница пиров, кстати, она же мать Флавии Домициллы, прижила двух детей от своего личного раба. При этом мужья, которых она постоянно меняла, не препятствовали ее забавам. Интересно, проявит ли император такую же снисходительность? Однажды по его распоряжению был убит всего лишь какой-то там актер, о котором прошел слух, будто он сумел положить под себя саму императрицу, это воплощение праведности.

Нет, вряд ли.

Но эта оплошность Теи может сыграть мне на руку. Главное, правильно все преподнести.

И я, довольная собой, взялась сочинять письмо.

Глава 27

— Эй! Что ты делаешь? — сын Флавии Домициллы отступил назад, глядя на красный вздувшийся след у себя на боку. — Зачем бить так сильно?

— И толпа ревет от восторга, когда первая кровь достается Победоносному Верцингеториксу! — воскликнул Викс, вновь замахиваясь деревянным мечом, и двинулся дальше по периметру тренировочного ринга. Арий наблюдал за ними со стороны, задумчиво жуя соломинку. Викс редко устраивал поединки с императорскими племянниками. «Их легко победить в два счета!» — презрительно отзывался он — однако наставник младшего из племянников слег с лихорадкой, и юноша со слезами умолял Викса дать ему урок. Зря он согласился, подумал про себя Арий. Как бы вскоре ему не пришлось об этом пожалеть. Мальчишка был ровесник Викса, однако на голову ниже ростом. А вообще, он был добрый малый. Частенько незаметно от других таскал со своей тарелки куски мяса, чтобы после обеда положить их в миску трехногой собачонки.