Книга Бастион одиночества - Джонатан Летем

— Как замечательно, что почетный Авраам наконец осчастливил нас своим появлением, — с добродушным сарказмом сказал в микрофон один из сидящих за столом.

Публика отреагировала на его слова смехом и аплодисментами.

— Поднимись к ним, — подсказала отцу Франческа.

Мы с ней сели на свободные места в переднем ряду. В волнении она схватила меня за руку.

Остряк, сообщивший аудитории о нашем появлении, был лысеющим типом лет шестидесяти в кричаще ярком синем галстуке. Он назвался Сидни Блумлайном. Когда-то этот человек занимал должность художественного редактора в «Баллантайн». Открыл Авраама не Блумлайн, но именно он был главным работодателем и покровителем отца на протяжении первого, решающего, десятилетия его творчества.

— Кроме того, я выступал и в роли его защитника, — продолжал Блумлайн. — И с гордостью могу заявить, что благодаря мне дюжину, а то и две дюжины раз его творения были спасены от грубого редакторского вмешательства. А еще я уговорил Авраама не отказываться от первой премии «Хьюго». — Публика благодушно рассмеялась. — Признаюсь откровенно, для меня все это — большая честь.

Представились и остальные сидящие за столом. Бадди Грин, часто моргающий человек в очках с толстыми линзами, лет восемнадцати-девятнадцати — редактор сетевого журнала «Коллекция Эбдуса», посвященного работам моего отца. Я пару раз натыкался на этот сайт, когда вбивал в поле поиска собственную фамилию, ища в сети свои статьи. Третьим был Р. Фред Вандейн, крошечный морщинистый человек с вандейковской бородкой и в очках безумного ученого, автор двадцати восьми фантастических романов, в том числе «Волнующего цирка» — первой книги, для которой отец оформил обложку. Четвертым представился Поль Пфлюг, еще один художник лет пятидесяти, похожий на байкера. Его полные ноги обтягивали кожаные штаны, длинные светлые волосы были собраны сзади в хвост, а глаза скрывали солнечные очки с большими стеклами. Пфлюг сидел сбоку, между ним и Вандейном оставался свободный стул.

Рассказы и шуточки всех этих людей не представляли для меня особого интереса, поэтому большую часть времени я изучал отца и следил за его реакцией на происходящее. Не помню, чтобы когда-либо прежде я видел Авраама на сцене, в центре всеобщего внимания. Мне казалось, ему жутко неловко, как будто его выставили перед толпой голым, — наверное, именно из-за своей стеснительности он всю жизнь избегал подобных мероприятий. Грин был многословен, когда противно-плаксивым голосом провозглашал Эбдуса преемником таких иллюстраторов научно-фантастических книг, как Верджил Финлэй и Ричард Пауэрс, — мне эти имена абсолютно ни о чем не говорили, но Аврааму, хоть и тушевавшемуся, речи Грина, по всей вероятности, доставили удовольствие. Вандейн выступал с чувством уязвленного самолюбия — наверное, он с большим удовольствием поразглагольствовал бы на встрече «Творческий путь Вандеи на». Говорил о глубокомысленном и оригинальном видении Авраамом сюрреалистической природы его, вандейновского, мира. Когда очередь дошла до Пфлюга, тот мрачно вспомнил о том, как встречался с моим отцом в самом начале его карьеры, похвалил серьезность Авраама, его уважение к традициям и поблагодарил за то, что в один прекрасный день он помог ему, Пфлюгу, начать двигаться в своем творчестве по совсем иному пути.

Авраам не произносил ни слова, только кивал, когда очередной приглашенный брал в руки микрофон. Ясно чувствовалось, что к Пфлюгу и Вандейну он питает неприязнь. Пфлюга, казалось, не выносит никто из сидящих за столом. Странно, что его вообще пригласили на встречу.

— Эту историю я рассказывал уже неоднократно, — сказал Бадди Грин. — Но повторю и теперь. Как-то раз я занялся поисками оригиналов первых семнадцати работ Авраама Эбдуса, созданных для книг «Белмонт Спешиалс». Их не оказалось ни у известных коллекционеров, ни у начинающих. Я обзвонил всех сотрудников «Белмонт» и, ничего не добившись, решил, что меня просто-напросто дурачат. Неожиданно мне в голову пришла идея позвонить самому Аврааму и спросить об этих исчезнувших оригиналах. Он ответил, что уничтожил их, причем таким тоном, будто речь шла о чем-то несущественном. Ему казалось, эти оригиналы никому больше не нужны.

Авраам обвел взглядом аудиторию — разыскивая меня, как я предположил. Интересно, как он воспринял эти слова — «первые семнадцать работ».

— Верно, — подтвердил Сидни Блумлайн с благодушием покровителя. — Авраам систематически выбрасывал свои оригиналы, и вначале, и когда перешел из «Белмонт» к нам.

По рядам слушателей прокатилась волна ахов и охов.

— Твой отец уважает только этого человека, — прошептала мне Франческа. — Больше никого. Даже Зелмо.

— Зелмо?

— Он в оргкомитете, влиятельный юрист. Я имею в виду, никого из тех, кто приехал на этот «Конвент». А с Зелмо ты познакомишься за ужином.

— Угу.

Микрофон опять передали Блумлайну — единственному, по словам Франчески, другу Авраама из всех, кто присутствовал здесь. Как ведущий этой творческой встречи Блумлайн взвалил на себя нелегкую задачу — попытаться разговорить этого молчуна, заставить наконец Авраама Эбдуса примириться со своими почитателями, повернуться к ним лицом.

— Авраам радует нас своими работами вот уже два десятка лет, именно так — радует. Все созданные им иллюстрации исключительны. Сегодня мне хотелось бы раскрыть его секрет: к созданию книжных обложек он пришел почти случайно. Основное занятие Авраама никак не связано с научной фантастикой, в этом его существенное отличие от большинства профессионалов, собравшихся на нашем конвенте, мастеров, съезжающихся на любую подобную встречу. Авраам не из тех, кто пришел в мир фантастики как все мы: увлекшись ею в юности после прочтения рассказа в популярном журнале.

Пфлюг ухмыльнулся. Вандейн наполнил стакан водой из графина. Аудитория притихла. Никто не переговаривался и не издавал одобрительных возгласов.

— Но не будем тешить себя глупыми иллюзиями: Авраам Эбдус пришел в фантастику вовсе не для того, чтобы повысить ее уровень. Он занялся иллюстрированием фантастических книг на благо своего основного дела. Вероятно, кое-кому из вас известно, а может, об этом знают даже многие: Авраам Эбдус — создатель фильма, экспериментатор, который подходит к своей работе крайне серьезно и посвящает ей всего себя. Вот так он проводит практически все свободное от создания книжных обложек время. Его фильм не научно-фантастический. Однако, будучи истинным художником, обладая способностью рассмотреть глубинный смысл фантастики, он неосознанно все-таки повысил ее уровень. Его творения отличают красота и непостижимость. Таков наш Авраам.

Я понял, насколько хорошо Сидни Блумлайн знает моего отца. Своим выступлением он попытался связать невидимой нитью Авраама и тех, кто пришел сюда увидеть его, постарался убедить отца в том, что эти люди заслуживают права быть принятыми им. Но я не был уверен, хочется мне, чтобы его план сработал.

— Насколько я помню, Авраам, это твой пятый или шестой конвент, так?

Отец ссутулился, будто намеревался ответить плечами. Но все же наклонился к микрофону и произнес: