Книга Ветлужская Правда - Андрей Архипов

Свои мысли Прастен не скрывал и стоически игнорировал все доводы Ивана.

«Что толку в драгоценном металле, не чахнуть же над ним? Сегодня он есть, завтра уже потрачен или похищен кем-нибудь более сильным. А вот земля никуда не денется и всегда будет приносить прибыль! Да и добычей Бог его не обделил, так что продавать что-либо ему нет нужды.

И вообще, судя по всему, удача повернулась к нему лицом надолго. Еще весной, воспользовавшись тем, что хозяина соседних с ним территорий очередная свара унесла в могилу, он подвел под свою руку приличный кусок жирных черноземных пашен, и теперь его владения доходили до самой Суры. После того как он прошелся со своими воинами по селам и принял личную присягу кормившихся там ратников, прежде служивших у покойного соседа, его дружина выросла почти в два раза, и теперь он уже мог выступать как грозная сила не только по окрестным меркам. Наемный отряд такого размера благосклонно приняли в Суваре, что и вылилось в последний поход, должный принести ему неплохой запас на черный день.

А пустишь чужеземцев на свои территории, так через год-другой, глядишь, те пообвыкнутся и попытаются откусить еще больше, не говоря уже о том, что это сразу скажется на размере его рати, кормящейся отчасти именно с земли. Поэтому нет смысла продавать пашню, не на что будет собирать воев, и тогда уж точно чужаки или алчные соседи, сильно недовольные его усилением, сомкнут на нем свои безжалостные челюсти».

Тот факт, что с предложенными деньгами он может уйти на покой и обеспечить беззаботной жизнью всех своих родичей до третьего колена включительно, его тоже не трогал. Прастен то ли совсем не верил в наличие такой груды монет у ветлужцев, то ли сомневался в «святости их помыслов», а может, просто был доволен тем, что имеет, – по крайней мере, на предложение заняться торговлей или поставить у себя ремесленный посад он отреагировал плевком под ноги.

А еще обладание таким количеством серебра у него прочно ассоциировалось с воинской силой, которая должна будет это богатство охранять. Нанимать же гораздо бо́льшую дружину, чем была у него ныне, означало спустить на нее все нажитое, а то и поиметь сильную головную боль, чреватую потерей самой головы. Как известно, многочисленная рать не может сидеть без дела, иначе она разлагается и становится опасна для своих хозяев. Кроме того, она должна себя кормить, а где найдешь заработок для могучего войска в полторы-две сотни воев? И что подумают соседи, глядя на такое усиление?

В итоге Иван просто пожал плечам и сказал, что найдет кого-нибудь другого. Вряд ли в такой ситуации он смог бы доказать главе русов, что монеты нужно пускать в оборот, а не копить их в дальней захоронке, предварительно обнеся высоким забором. Ведь подобное использование денег нужно лишь тому, кто ставит перед собой определенные цели, а их-то как раз он у Прастена и не увидел.

Поэтому на следующий день ветлужцы отправились вслед за обозом русов, который сорвался с ночлега еще при свете звезд. Неспешно передвигаясь в несколько сотнях метров от пылящей впереди колонны, Иван неторопливо выпытывал у Веремуда подробности того, что произошло на реке Воронеж.

Отпущенный до утра, тот и не думал никуда исчезать, свято блюдя данное им слово, однако его недовольство то и дело прорывалось через нацепленную маску невозмутимости. Судя по всему, недоумение у него вызывал тот факт, что ветлужцы отказали русам в помощи. По его словам, без скрепления уз чужой или своей кровью Иван ничего не добьется у его родичей, поэтому иногда Веремуд горячился, пытаясь преподнести в выгодном для Прастена свете узнанные им сведения.

Как оказалось, дружина русов провожала купцов в крепость Яучы, последний оплот булгар по пути в Киев, намереваясь там перейти в распоряжение ее воеводы и отдохнуть за крепкими стенами. Однако тот послал их на Шир, чуть ниже устья Борын-Инеша, прослышав, что там без чьего-либо ведома поставило свои шатры какое-то степное племя. Про беловежцев воевода уже знал, но киевский князь был в своем праве, поселив выходцев из Саркела перед границами Черниговского княжества, где когда-то давно уже жили племена словенского языка. А вот ниже по течению, где над водной гладью могучего Шира высились белые горы, была уже ничья земля, и властвовал там лишь закон силы, а точнее иногда заглядывающие туда степняки.

В принципе ему было наплевать, что там делали половцы или их данники, однако месяц назад их занесло слишком близко к верховьям великой реки, где проходила переправа Хорысданской дороги. Более того, дозор заметил не только конных, но и вместительную лодью, с трудом пробирающуюся по речным мелям.

Переправа и дорога дальше крепости обслуживалась только буртасскими разъездами, оборонительные сооружения на самой границе Черниговского княжества ставить было неуместно – это бы моментально закончилось их разорением. Стоящие же на торном пути постоялые станции служить крепкой защитой не могли. При всем при этом сами русские князья не пытались в этих местах обслуживать чужой тракт, первые конные дозоры на нем появлялись на западе лишь после реки Саз-Идель[62], возле города Курска. Земли же возле самой этой реки были почти незаселенными, и мелкие рязанские или черниговские крепостицы вроде Ельца роли почти не играли.

Фактически, как уяснил Иван из речи Веремуда, даже по нынешним временам это был глухой угол на стыке земель Киевской Руси, Булгарии, вятичей, половцев и мордовских племен. О перехваченном купеческом караване или нападении на разъезд можно было узнать только через несколько дней или недель и то, если повезет и кости погибших воинов не растащит лесное зверье. Исходя из всего этого, воевода Яучы (по догадкам полусотника, именно данная крепостица потом должна была стать Липецком) решил действовать на упреждение. Главной его целью было выяснить, где точно расположились степняки и откуда у них лодья. Подошедшие наемники были как нельзя кстати. И погибнут – спрос не велик, и добычу возьмут – поделятся.

Идти Прастен решил правым берегом Шира, пользуясь тем, что леса там были редкие, постепенно переходящие в просторные дубовые рощи и невысокий кустарник. Шли около недели, цепко сторожась человеческого жилья и не позволяя себе отвлекаться даже на малые селения в один-два двора, редко раскиданные по берегам великой реки. Шли, пока не достигли Дивных меловых гор.

Они встали перед ними неожиданно, в том месте, где небольшая река, напоследок вильнув широкой петлей, тихо выбегала на просторы Шира. Лиственные перелески, сопровождавшие их всю дорогу, в этом месте сменились низкорослыми зарослями дикой груши и яблони, поэтому к невысокому берегу пришлось продираться с трудом, но открывшееся перед ними зрелище того стоило.

Белые столпы, подсвеченные солнечными лучами, стояли величественно и красиво. На фоне зеленых холмов они смотрелись причудливой вязью дорог, проложенных кем-то в бескрайней степи, а их вершины, прорезавшие чуть выцветшее голубое небо, казались скалами, уходящими в далекое море.

И лишь черный дым, клочьями взмывающий вверх на фоне открывшейся перед ними картины, указывал на то, что все это плод буйной фантазии. Дым и подсыхающие на берегу стожки высохшей травы говорили о том, что пришло время сенокоса и рядом находятся люди.