Книга Причуды богов - Елена Арсеньева

Издали донесся величественный гул; потом,возрастая, он разражался оглушительным треском и переходил в неумолчные раскаты.Вдруг в окне сверкнула огненная стрела, и горелые щепки полетели во все стороныс обожженного окна.

Юлия вскрикнула, Зигмунд метнулся к ней, и вэто мгновение Ванда опрометью бросилась вон, и шаги ее дробно застучали полестнице.

Все дальнейшее произошло в мгновение ока.Раздался новый громовой удар, и вся каморка залилась красновато-желтоватымсветом. Взглянув в окно, Юлия увидела, как между черной тучей и землею появилсяогненный шар и устремился к мельнице. На миг он скрылся из глаз, но тут же вновьявился в окне и завис: тускло-красный, окруженный светлым, зыбким облаком,источая резкий, свежий, особенный запах, какой всегда бывает во времягрозы, – и Юлия поняла, что это запах близкой смерти. Но в тот же мигЗигмунд толкнул ее так, что она всем телом ударилась о деревянную стенумельницы, а сам сорвал с пояса саблю и… метнул ее в окно, будто копье, которымон желал насмерть поразить этого врага.

Клинок вонзился в середину молниеносного шара,и тот залился страшным фиолетовым цветом. Белые стрелы зазмеились из стороны всторону, словно волосы Медузы Горгоны, опутали лезвие – и рухнули вместе ссаблей вниз, а в окне снова явилась гроза: она стояла во всем блеске, дальниемолнии горели, содрогаясь, как живые…

Зигмунд ринулся к окну, перегнулся, выглянул.Юлия смотрела поверх его плеча.

Вот Ванда! Успела добежать до середины плотиныи теперь стоит почти над жерновом, глядя вниз, в самое глубокое место – бучиловодяного, как говорят в народе.

– Что она хочет… – пробормотала Юлия иосеклась.

– Жизнь за их смерть! – крикнулаВанда. – Te Deum, laudamus!..

И с этими словами она кинулась с плотины, иЮлии показалось, что лопасти мельничного колеса – а может быть, лапы водяного –утянули ее в глубину.

* * *

– Te Deum?.. – через некоторое времязадумчиво произнес Зигмунд. – «Deum» тут ни при чем, скорее Satans! Онатеперь in tenebris… [71] А Ванда из Могилы получила даровую жертву:мы-то живы!

Юлия резко выпрямилась, вдруг, как ожог,ощутив, что прижалась к его спине всем телом, а спину эту не закрывает ничего,кроме тонкой рубашки.

Зигмунд тоже выпрямился, участливо заглянул ейв лицо.

– Не мучайся из-за нее, – сказалтихо. – Она была обречена.

Юлия покачала головой. Ей было стыдносознаться, что она думала сейчас не о Ванде. И, уж конечно, не мучилась. Онаеще не дошла до таких высот всепрощения, чтобы жалеть человека, столько раззамышлявшего против нее злодейство, а теперь и саму смерть. Да что против нее –против Зигмунда! Гораздо более всего прочего ее теперь мучило, что он мог почувствовать,как самозабвенно она к нему прижималась.

Надо было спасти разрушенную гордость, и Юлиярезко махнула в окно:

– Что это вы… как это вы…

Она хотела спросить, как он догадалсяизбавиться от молнии, но начала заикаться и принуждена была замолчать.

– Гнев Божий, друг сердечный, буряужасная! – усмехнулся Зигмунд, устремив на нее свои непроницаемые глаза,которые она столько раз видела во сне, чтобы проснуться в слезах. – Каксказал тот же поэт, по уму вы плутовка, по душе вы дитя. Хоть что-нибудь вы слышалиоб электричестве?!

Юлия с досады прикусила губу. Где? Когда?

– Это относится к разряду вещей, которыеустремляют наш ум от земли к небесам. Но об этом мы поговорим на втором уроке.А на первом…

Он умолк и молчал так долго, что Юлия невыдержала:

– А на первом?

Зигмунд быстро, коротко вздохнул, и Юлия вдругувидела, что рубашка на левой стороне его груди ходит ходуном: так билосьсердце.

– Может быть, сначала ты расскажешь мне… –прошептал он, – может быть, ты знаешь, почему так бывает?.. Все люди идутдорогами своими, и дорог этих много… неисчислимо много. И вот две пересекаются,словно схлестнулись нити с двух веретен вещих прялок, – схлестнулись,сплелись, свились неразрывно!

У Юлии остановилось сердце.

– Или это потому, что мы были предназначеныдруг другу? – словно бы с тревогой спрашивал Зигмунд. – Но тогда заволею наших отцов стояла воля богов! И это они привели тебя в мои объятия в туночь… чтобы завязать нити наших судеб в крепкий и неразрывный узел.

Юлия зажмурилась. Она хотела сказать что-то,но не смогла, только плакала тихими, неудержимыми слезами счастья.

– Ну что ты? – прошептал он, осторожнопривлекая ее к себе. – Почему?

– Это от любви! – выдохнула Юлия,прижимаясь к нему всем телом, всем сердцем, всем существом своим и чувствуясладостную боль там, где в ее тело вдавливалось его непомерное желание. –Это от любви…

Зигмунд медленно провел губами по ее щеке.Юлия нежно, едва касаясь, целовала его в края рта.

– Мне хочется… знаешь что? – прошептал онв ее целующие губы. – Я мечтал о тебе… мечтал, чтобы в нашу брачную ночь –наконец-то она наступит! – все было так же, как тогда. Чтобы ты вошла, а ялежал, почуяв тебя с порога, но притворяясь спящим… Чтобы все было как тогда…кроме последних слов! – уточнил он с легким смешком и так прижал ее ксебе, желая загладить обиду, что Юлия только засмеялась: все прежнее улеглось вее душе.

– Как тогда? – шепнула она, не отрываясьот его губ. – Значит, мы пойдем домой? Но как же…

Чудилось, крыло огромной птицы резко прошумелоза окном – и ливень ударил вдруг, сразу, пал серой пеленой, отгородив от всегомира старую мельницу и тех двоих, что прятались на ней, изнемогая от любви.

– Дождь, дождь, – шептала Юлия, точноколдовала. – Как же идти? И так далеко!

– Недалеко, – ответил Зигмунд. – Вотсюда!

Юлия, покосившись, увидела гору тугих мешков,наваленных в углу, и поняла, что еще не видела брачного ложа лучше и краше, чемэто, усыпанное золотым зерном.

Теперь они уже не могли больше ждать. Юлияторопливо провела руками по бедрам Зигмунда, ища застежку лосин. И уж тут, покаона возилась с крючками, Зигмунд просто оторвал ей пуговицы одним движением ивынул ее из платья, будто из ненужных оберток.