Книга По следам обречённых душ - Ласточкин

и по ощущениям Эпкальма, мог убить его, отравить, предав охладевающее тело земле. Гловиль с силой отодрала дочь от Эпкальма, хоть та инстинктивно потянулась обратно, но чуть завидев взбешённый взгляд матери, осталась на месте. — Выбрал какого-то мальчишку, вместо того, кто все эти годы растил тебя! — срывающимся тоном завопила глава, чьи руки и лицо полосовали кровавые полосы и пятна.

Эпкальм замер, шок сковал его с такой силой, что превратил в обездвиженную куклу, которая могла лишь тупо смотреть по сторонам. Его пальцы обволокла дрожь.

Сверху послышались торопливые шаги по лестнице, а затем появились три капитана: серьёзные, сердитые и взволнованные. Они посмотрели на Эпкальма с осуждением. Капитан На́рций привычно провёл по волосам, вкладывая в жест всё негодование. Из без того хмурый Эдма́нфер Консэ́дий, свёл брови, от чего глаза-жучки и вовсе порактически скрылись под кустистыми седыми бровями. Один только Бо́нстек смотрел на Эпкальма с долей сочувствия и волнения.

Заглянув в его глаза, сопротивленец понял, что в его тревогах есть место и для него. Тем не менее враждебный настрой чувствовался так яро, что лидер ощущал все их негативные эмоции. Те скопились в воздухе и остервенело пытались пробиться в его голову.

Гловиль, резко повернувшись, нашла глазами капитанов и гневно заговорила:

— От этого недоноска одни проблемы! Глорас получил серьёзные ранения и вместо того, чтобы помочь ему добраться…

— Мы уже знаем о сложившейся ситуации, — перебил Бонстек, поднимая ладонь со скрещённых рук. — Тот юноша, что с ним? — Когда он сверкнул карими глазами, Эпкальм понял, что на этот вопрос не требуется ответа, ведь он задан вовсе не с целью интереса, а упрёка.

Притопнув, вперёд выступил Эдманфер и потирая воображаемую шевелюру, воззрился на Эпкальма с колючим высокомерием.

От навалившегося презрения, Аноильтенс чувствовал себя только хуже. Его и так съедало чувство вины от того, что он бросил Глораса и помчался помогать незнакомому человеку, но не наставник ли его этому и учил? Глава всегда говорил, что сопротивление создано для помощи другим, иначе для чего им вообще существовать? В голове вспыли его наставительные речи: «Если есть выбор спастись самому или спасти человеческую жизнь, попытайся спасти обе. Люди нуждаются в защите, пусть иногда и сами этого не понимают. Не отворачивайся от протянутой руки или мольбы о помощи и не стыдись и сам принимать её».

Однако теперь всё выглядело совсем иначе. Именно из-за этих принципов, по вине Эпкальма Глорас и пострадал, и плевать, что тот сам отдал ему такое распоряжение. Ни в коем случае нельзя было бросать его. И вновь сожаления заполнили его всецело поглощая в зыбкое, засасывающее болото. Чувствовал, как из него точно высасывают силы, оставляя противную слабость и раздирающую горло горечь.

— Это поведение недостойно лидера, Эпкальм. В первую очередь мы должны беспокоиться о своих людях, а потом уже о ком-то другом, — деловито произнёс Эдманфер с теми же противными нотами осуждения.

Сжав кулаки, лидер разозлился и почти смог сдержать рык, рвущийся из горла. Вскинув голову и встретив взгляд капитана Консэдия, он постарался откинуть сомнения прочь.

— Глорас не учил меня трусости, — выдал сопротивленец, упрямо вперив взгляд в надменного капитана с глубокими морщинами, пролегающими на лице. — Он бы не отвернулся от того, кому нужна помощь.

Нарций разразился лающим смехом, явно возмущённый подобной дерзости.

— И где он сейчас? Где он со своей доблестью? Глупцы! В первую очередь нужно заботиться о себе, а не о каком-то ещё. — Он раздражённо поморщил нос. — А если так и будешь идти по этому пути, окажешься там же где и сам Глорас. Прикованным к кровати или того хуже, оплетённый корнями!

— Какие трусливые слова. — Поморщился Бонстек, неприятно скривив губы. — Ты всегда только свою шкуру и спасал, может поэтому и потерял всех, кого знал.

— Закрой рот! — разразился гневным воплем Рела́спарбас. — Тебе бы тоже стоило беспокоиться за свою жизнь, кому ты поможешь, если подохнешь, пустоголовый упрямец!

— Да кому уж там помогать будет, если только о своей шкуре и печься? — разгневался Па́вас. На его, исполосанных шрамами, руках вздулись вены от напряжения.

— Бонстек, Нарций! Не время для личных разборок! — скомандовала Гловиль, переключая внимание на Эпкальма, который за это время успел только сильнее запутаться.

Он перестал понимать, что хорошо, что надо и что приемлемо. Как капитаны уживаются с Глорасом, если их принципы и убеждения идут в такой сильный резонанс? Разве это нормально? Нет. Укрепляясь в правоте человека, который спас его и столько времени вкладывал в голову правильные, по его мнению, вещи, сопротивленец уже не посмел сомневаться в воле отца.

К проходу выскочили Ингет и Вильт, вынырнувшие точно из неоткуда.

— А! — воскликнула Гловиль, указывая рукой на появившихся ребят. — Посмотри Эпкальм, если не они, кто знает, что бы случилось с Глорасом! Как после твоих проступков ты можешь оставаться лидером? — Она гневно и, вместе с тем, нервно усмехнулась. — Да, о каком вообще лидерстве может идти речь, если ты только и делаешь, что подвергаешь опасности всех вокруг себя. Ты недостоин своего звания, недостоин вообще ничего! Ты никто тут, никем и останешься! — яростно прошипела женщина.

— Тут вынужден согласиться, — заговорил Эдманфер, выпятив вперёд грудь с покатым животом, показывая свою важность. — В последнее время от тебя сплошь проблемы. Проступок за проступком.

— И правда! — ехидно заметил Нарций. Эпкальму на мгновение показалось, что тот клацнет зубами, но капитан ощерился. — У нас уже двое прикованных к кроватям по твоей вине, Аноильтенс.

Сердце упало в пятки, злость куда-то испарилась и на её место вернулось непреодолимое чувство вины.

Когда капитаны называли его по фамилии, то обычно это означало нечто вроде оскорбления, ведь несмотря на то, что Глорас считал его за родного сына их не связывала ни кровь, ни фамилия. Были лишь узы, которые завязались в тот день, когда ещё молодой и встревоженный глава нашёл беззащитного мальчика у руин прежнего мира. Вэдпрум протянул ему руку и позволил не жить на обломках, а возвести для себя новый дом.

— Удивительно, как твой отряд вообще цел остаётся! — продолжил нападать Эдманфер. — С таким командиром всем бы уже давно в земле гнить.

Тонна критики и оскорблений полились следом так, что Эпкальм и вовсе потерялся в пространстве. Он стал пуст. Всего несколько его проступков затмили всё то, что он когда-либо делал для сопротивления и теперь, вместо прежних похвалы или удовлетворительных полуулыбок, его поливали грязью; втаптывали в то дерьмо, которое сопротивленец не заслуживал, но сам он почему-то чувствовал нечто совсем обратное этому. Лидер знал, что достоин всех слов и упрёков. Он