Книга С волками жить - Стивен Райт

ответила она, снова посмотрев ему в лицо, – видимо, не будет.

Он смотрел, как она с неожиданной тщательностью обходит его кругом, сворачивает за угол и возвращается к машине, где ее подруги сбились бдительной кучкой, чтобы выслушать ее доклад. Ему было видно, как они засмеялись. Теперь все они на него смотрели. Затем Карла повернулась и крикнула:

– Усы у вас, – крикнула она, – по-моему, их подклеить нужно.

Он поднял руку и провел ощупью по верхней губе, где клей уже начал слущиваться, и полоска фальшивых волосков встопорщилась на коже, словно гусеница на ходу. Потом он не мог вспомнить, что произошло меж тем мгновением, когда он застрял посреди гогочущей парковки, как дурак, ощупывая собственную физиономию, и мгновеньем спустя, уже на трассе Санта-Моники, когда погнался за их машиной и догнал ее; он уже начал обгонять и вытеснять ее с дороги, но затем перевел взгляд и увидел за рулем одного изумленного мужчину с черными усами и в мундире частного охранника. В кого это он вырядился?

День загублен. Ничего не оставалось делать – только дрейфовать, пока не прекратится бурленье внутри. Заглядывая в другие машины, он видел людей, подобных себе. Это Л.-А. Тут патрулируют все. В итоге он поймал себя на том, что скитается по гладким знакомым изгибам проезда Валгалла. Куда ж еще податься?

Затем, пройдя последний поворот перед домом, он вынужден был остановиться из-за поразительного хаоса впереди, что перекрыл всю дорогу и превратил его сумрачную глухомань в сцену природной катастрофы: там были фургоны, легковушки и чудовищные внедорожники, а также пара открытых полуприцепов и разношерстная армия сосредоточенных симпатичных людей всех возрастов в мешковатых шортах и бейсболках, у многих в руках стиснуты рации, как будто эти жесткие серые параллелепипеды – слитки драгоценного металла, все рьяно перемещаются среди столов, заваленных приятной на вид едой, складных стульев, кабелей, осветительных стоек с важной надменностью, с непроницаемым видом, с грубой неизбежностью, потому что, черт бы драл, все они – члены клятой съемочной группы.

Джонсон запарковал машину и не успел даже отстегнуть ремень безопасности, как заметил, что высокий худой человек с округлыми плечами и загаром игрока в гольф театрально пожимает плечами и показывает головой в его сторону: этого соседа он знал по ранним утренним прогулкам по пляжу.

– Что я мог сделать? – крикнул сосед. В переднем окне у него горели яркие софиты. Сквозь его открытую дверь перемещалась целая армия механиков, электриков и прочих тому-подобных. По краю его газона на улицу бежали рельсы для операторской тележки – Предложили много денег, – пояснил он. – Это фильм Руди Лобо.

– Могли бы отказаться.

– Там много денег.

– О, – произнес Джонсон, саркастически сместив тон, – тогда, конечно, у вас не было выбора. – Он похлопал соседа по спине. – «Рассвет долларовых зомби»[139], – бодро провозгласил он. – Ничего-ничего, вы не один такой.

– Но послушайте, – произнес человек, чьего имени Джонсон не знал никогда, не было у него желания знать, – я намеревался предупредить соседей, но все это произошло довольно внезапно. Они должны были начать съемки еще через две недели.

– И сколько здесь пробудут?

– Три дня.

Джонсон не сводил с него пристального взгляда.

– Пять максимум.

– И как мне добираться домой, пока у вас тут веселье?

– Между дублями, – сказал мужчина. – Тогда они пропускают машины. Они люди разумные. Вообще-то бо́льшую часть времени можете перемещаться, как вам вздумается. Но довольно-таки завораживает, должен вам признаться, наблюдать, как вся эта публика тут суетится, в основном, ничего не делая, или просто стоит и делает еще меньше.

– Тишина, пожалуйста! – крикнула молодая женщина в мегафон на батарейках. На шее у нее висел секундомер, а в другой руке она держала рацию. – Камера, – сказала она.

– И – мотор, – распорядился кто-то еще спокойным незвукоусиленным голосом. Тогда все притихли, выжидательно повернулись в одну сторону, словно овцы, пасущиеся в поле. Последовал затянувшийся миг затаенного дыхания, в который ничего не происходило. И продолжало не происходить. Но никто не шевелился, никто не двигался. Вдруг теперь закрытая парадная дверь с грохотом распахнулась, и из нее вынесся неистовый мужчина в драной футболке и джинсах – и рванул по склону газона. За ним гналась женщина с растрепанными волосами и кровью на лице. На бегу она размахивала пистолетом в руке. Они выбежали на улицу, камера двигалась по рельсам с ними вместе. Женщина что-то закричала, затем разок выстрелила из пистолета, и мужчина рухнул ниц на мостовую. Никто не шевельнулся. Никто не дышал. – Снято! – крикнул неусиленный мужской голос. Его владелец сидел в складном кресле, очки сдвинуты на розовый лоб. Выглядел он, как судебный адвокат, у которого день не заладился.

Тут из толпы зевак раздался знающий, неизменно гнусавый юношеский голос истинного синефила:

– Вполне напоминает знаменитую последнюю сцену в «Убийцах» 1964 года. Помните? «Дама, у меня нет времени», – говорит сам подстреленный в брюхо Ли Марвин, после чего засаживает этой суке Энжи Дикинсон[140] из пистолета с глушителем размером с консервную банку, вываливается из приличного дома в предместье, схаркивает комок крови на дорожку и замертво падает на тротуаре, а портфель у него распахивается, и все деньги, за которыми он так гонялся, разметывает по ветру, что само по себе, конечно, напоминает заключительную сцену в «Сокровищах Сьерра-Мадре». Очень симпатично. Здоровское кино. А также, кстати, последняя картина, в которой снялся Роналд Рейган перед тем, как уйти в политику. Он играл злобного жулика[141]. Без комментариев.

Камеру перетащили на тележке по рельсам назад, актеры сбились с режиссером в кучку, затем вновь ушли в дом. Немного погодя кто-то снова крикнул:

– Камера, – и передняя дверь с грохотом распахнулась, и так далее, и тому подобное. И опять. И еще раз. И для тех, кто смотрел из-за ограждения, от одного повтора к другому, казалось, нет никакой разницы.

– Может, пусть лучше бы ему пристрелить ее, – предложил Джонсон.

– Может, пусть лучше снимут кино, где вообще не стреляют, – произнес кто-то еще.

– Такое уже сняли, – сострил Джонсон. – Называется «Фантазия»[142].

Пока готовили пятый дубль, кто-то из съемочной группы в черной летчицкой куртке из атласа с названием «Костер тщеславия»[143], вышитым на спине, подошел туда, где Джонсон и его сосед с веселой озабоченностью наблюдали, как троица затурканных гримеров накладывает дополнительные слои крови на уже и без того изгвазданное лицо одной гримасничающей актрисы. Высокопарно он известил Джонсона, что его желает видеть первый помреж.

– Как это? – осведомился Джонсон. – Куда-то идти, чтоб помереть первым? Или первым помер уже он?

– Пойдемте со мной.

Первым Помрежем оказался худосочный напыщенный пацан лет под тридцать, носящий