Книга Худшее из зол - Мартин Уэйтс

— Джамал!

Пета — откуда взялись силы! — ринулась вперед, подхватила его в прыжке, рванула на себя, и они вместе свалились на бетонный пол.

Она прижала к себе насмерть перепуганного мальчишку.

— Все хорошо, Джамал, все хорошо. Тебе больше ничего не угрожает.

Донован открыл глаза.

Кружилась голова, глаза выскакивали из орбит.

Попробовал двинуть рукой и не смог. Подождал, пока кружение не утихнет, и посмотрел вниз. Руки были привязаны к ручке огромного жесткого стула с высокой спинкой. Даже не привязаны — намертво схвачены скотчем.

Он попробовал пошевелить ногами, телом. Дернулся изо всех сил — та же история: он сидит, буквально приклеенный к стулу.

Донован откинул голову назад. К горлу подступила тошнота.

Он заставил себя восстановить дыхание, потом огляделся, силясь понять, где находится.

Вокруг валялись старые запчасти от машин, инструменты. В холодном воздухе — тяжелый запах пыли и разложения. У ног — засохшие грязные пятна от машинного масла и какие-то еще. Присмотрелся — запекшаяся человеческая кровь.

У дальней стены он увидел прикованных к батарее мужчину и женщину, которые кутались в старые одеяла. Мужчина пожилой и, кажется, очень больной. Женщина моложе, но у нее изможденный вид. В глазах у обоих страх и безнадежность. Наверное, такие же глаза были у узников фашистских концлагерей во время Второй мировой.

И вдруг он понял, кто это. Колин и Кэролайн Хантли.

— Колин Хантли?..

Старик посмотрел на него растерянно, словно впервые за долгие годы услышал, как звучит его имя. Имя из прошлой жизни.

— Кэролайн?..

Женщина молчала. У нее был вид человека, пребывающего в состоянии шока.

— Рад, что вы познакомились, — раздался голос за спиной. — Потому что теперь вы будете вместе долго-долго. Пока смерть не разлучит вас. Хотя, может статься, вас найдут чуть раньше.

Кэролайн слабо всхлипнула.

Донован пытался повернуть голову, но в черепной коробке вдруг как будто что-то взорвалось, осыпавшись фонтаном огненных брызг в уголках глаз. Он подождал, когда говорящий окажется в поле зрения, хотя и без того знал, кому принадлежит голос.

Кинисайд успел переодеться. Сейчас на нем были плотные прилегающие брюки, рубашка и кожаная куртка. Он встал прямо напротив Донована и поставил у ног большую дорожную сумку и алюминиевый чемоданчик.

— Ну что, мир тесен, Донован?

— На твоем месте я бы все-таки не стал морочить миру голову, — сказал он хрипло.

— Плевать мне на твое мнение. У меня теперь такие деньги, которые тебе и не снились.

— Их у тебя нет. — Донован облизал пересохшие губы. — Не было никаких денег. Ты не ошибся — это подстава.

— Что ты там несешь? — Голос Кинисайда звучал презрительно. — Я понял, что вы хотели заманить меня в ловушку. Но деньги-то самые что ни на есть настоящие. Я же видел — они поступили на счет.

— Это был фокус, Алан. Как в цирке. Всего лишь трюк — не более того.

Кинисайд побагровел:

— Ты лжешь!

Донован постарался как можно безразличнее пожать плечами. Кинисайд хотел его ударить, но сдержался и ухмыльнулся.

— Что ж, пусть так. Зато у меня осталось содержимое этой прелестной вещицы. Как думаешь, на сколько оно потянет у серьезных покупателей?

Он приподнял чемоданчик, нежно похлопал по крышке.

Донован рассмеялся бы, если бы положение не было таким отчаянным.

— Ах, Алан, Алан… По тебе впору писать пособие по самообольщению.

Лицо Кинисайда исказила гримаса:

— Что ты хочешь этим сказать?

Донован медленно повернул голову:

— Колин, объясните этому чудаку.

Тот открыл рот, готовый что-то сказать, но не решился.

— Я в курсе ваших дел. Можете смело говорить.

— Алан, никакого препарата не существует. — Хантли не мог скрыть торжества.

— Что ты сказал?!

— И никогда не существовало. — Теперь в его глазах запрыгали еще и злорадные огоньки.

Кинисайд беспомощно переводил взгляд с одного на другого. Он стал похож на попавшего в сеть зверя, который пытается, но не может найти путь к свободе.

— Все было подстроено с самого начала, чтобы тебя поймать, — вбил последний гвоздь Донован. — И у тебя ни разу не возникло ощущения, что тебя водят за нос?

Кинисайд словно лишился дара речи.

— Неужели ради этого стоило делать то, что делал ты? — закричал Донован. — Скольких людей ты погубил! Скольким жизнь сломал! Ради чего, спрашивается? Чтобы вот так закончить?

Кинисайд начал затравленно озираться вокруг. Ему хотелось кого-нибудь ударить, биться лбом о стену, выпустить наружу ярость, грозившую его захлестнуть.

— Все кончено, Алан, — сказал Колин Хантли. — Для тебя все кончено.

Кинисайд стоял с широко открытыми глазами, смотревшими куда-то в одну точку, и видел, как вокруг рушится его мир, который он так долго строил, как замком из песка рассыпается будущее, к которому так стремился. Он на грани срыва, подумал Донован, а может, и перешел эту грань.

С криком, больше напоминающим рык раненого зверя, Кинисайд топнул ногой, раскрыл сумку, судорожно порылся в ней и вытащил пистолет.

— Кончено, говорите? — истерично завопил он. — Для меня?! Что ж, если так, вы все отправитесь со мной. — Он начал водить дулом, остановился на Доноване. — Начнем с тебя.

Донован посмотрел на Кинисайда, приготовился отпустить очередную шутку, чтобы еще больше его уколоть, но вовремя остановился.

На него направлен пистолет, который может в любую секунду выстрелить.

Стало страшно.

Кинисайд заметил это и расхохотался.

— Не такие мы, оказывается, и храбрые, да? Ну что, мистер Хитрожопый журналист, в Бога веришь? Нет? Или да? Тогда, наверное, веришь и в загробную жизнь? И вот-вот узнаешь, есть ли она на самом деле. Лично, что называется, из первых рук. — Он положил палец на спуск. — Правда, стульчик напоминает электрический? Это жертвенный алтарь.

«Электрический стул» — в голове снова звучала песня, в глазах возник гостиничный номер.

Он отогнал видение, посмотрел на пистолет и уже был не в силах оторвать взгляд от направленного на него дула. Оно в любую секунду может выплюнуть кусочек металла со скоростью, которую он не в состоянии посчитать. И это будет последнее, что он увидит.

Это тебе не русская рулетка. Тогда была воля случая — что-то вроде игры, самообмана, чтобы избавиться от боли. Сейчас все по-другому. Он в полной власти другого человека, который распоряжается его жизнью.