Книга Серебряный меридиан - Флора Олломоуц

Ее жизнь замерла в оцепенении в мае 1616 года. Джек Эджерли передал с одним из знакомых, приехавших в Венецию, страшную весть. Больше полугода Виола не произнесла ни слова. Только в декабре речь вернулась к ней. Бывают близнецы, чьи последние земные дни столь же близки во времени, как все события их жизни. Другие уходят в разное время. Один, покидая мир, будто отдает свои жизненные силы тому, кто остается. Уильям подарил Виоле силы на долгую жизнь. Своих правнуков она дождалась, прожив до девяносто шести лет в семье своей дочери.

В 1615 году Себастиан Виллан из семьи франкфуртских кожевенников пустился в многолетнее странствие по городам Италии. В 1619 году он добрался до Венеции — тогдашней столицы издательского мира, где поступил учиться в Скуола Сан-Гульельмо — школу печатников, основанную английской четой. В 1621 году Себастиан женился на Беатриче Артелли — дочери покровителя школы и увез ее в родной Франкфурт. Перед свадьбой Себастиан сделал в подарок родителям невесты гравюру с изображением Венеции — ведуту — вид города с высоты птичьего полета. Через два года копию его работы миссис Хартли — синьора Артелли привезла в Лондон.

Ее путь к родным берегам проложил Уилл.

Спустя годы пьесы, восстановленные после пожара по памяти самим Уильямом, а после его смерти его друзьями-актерами, все еще служили театру. Но с течением лет тексты уже не могли сопротивляться невольному или намеренному искажению или появлению изданий, в которых не значилось имя автора.

Джон Хеминг и Генри Кондел — двое друзей Виолы и Уильяма, актеры «Слуг короля», сохранившие с ним дружеские отношения до конца его дней, наблюдали за происходящим с объяснимой тревогой. Им обоим Уилл завещал «памятные кольца»[187]. Эти символы дружбы, память о друге и преклонение перед его гением побудили их взяться за нелегкий труд.

Они решили собрать все написанное и изданное под авторством Уильяма Шакспира с тем, чтобы затем издать в одном сборнике сохранившееся. Несколько месяцев работы завели их в тупик. В собранных текстах было невероятное количество ошибок, разночтений, недостающих фрагментов, противоречий и просто несуразиц. Они пришли в ужас, понимая, что в таком виде издать сочинения друга — значит оскорбить память о нем. В момент наивысшего отчаяния светлая мысль осенила их. Может быть, есть на земле человек, единственный из всех, кто знает все, что написал Уильям, как сам Уильям. Никто никогда не слышал, что Виола погибла. Уилл никогда не говорил о ней, как об умершей. Ее исчезновение было так внезапно и подозрительно, что должен же быть кто-то, знающий что-либо об этом. Собрав обрывочные сведения у Сью и Джека Эджерли, они и сами вспомнили о капитане, которого встречали в доме у Уилла и Виолы, о его близких отношениях с сестрой и братом. Вспомнили, что он помогал им переносить и строить их «Глобус». Связав все воедино, друзья поняли, в каком направлении должны искать. Они прибыли в Венецию весной 1621 года и остановились в отеле «Лилия» на окраине Джудекки. Уже на следующий день Генри и Джон стояли в портале палаццо Артелли.

— Как прикажете доложить, синьоры?

Им навстречу спустился молодой человек лет двадцати, высокий, стройный, с каштановыми волосами, обрамлявшими лицо, и светлыми зеленоватыми глазами.

— Приветствуем вас, синьор. Не затруднит вас передать хозяину дома, что прибыли «обозрительные личности».

— Хозяина нет дома. Но я могу передать ваши слова его супруге.

— Окажите такую любезность, синьор!

Бен удивился и поднялся к матери.

— Мам. Там внизу двое, они просят передать… По-моему, они англичане и говорят… «обозрительные личности».

— Обозрительные личности?

Виола замерла.

Джон и Генри ждали внизу, в холле, когда на верхних ступенях лестницы показалась фигура, которую каждый из них узнал бы из тысячи по одному только стройному, гибкому силуэту и по характерному венчику кудрявых волос на чуть откинутой назад голове. Когда-то она являлась им в охотничьей одежде мальчишки, в одежде юноши, в платье белошвейки, в переднике кухарки, в костюмах Гертруды и Титании, когда штопала и подшивала их, примеряя на себя. Теперь, одетая в шелк цвета лазоревой воды этого города, с открытой шеей и плечами по свободной венецианской моде, с розой ветров на цепочке, сбегающей тонким поясом с талии — она была все та же. Улыбающаяся все сомнения растапливающей улыбкой. У них перехватило дыхание. На них смотрело лицо друга — ее и его лицо, двух друзей, вернуть одного из которых они прибыли сюда.

— Боже милостивый! — прошептала она, — Джон! Генри!

Они поднялись на несколько ступеней, она спустилась к ним.

Обнимая их, она обнимала Лондон, молодость, Уилла, Ричарда и все, что так любила.

— Мой милый брат! Воскресший Себастиан! — смеясь, сказал Генри.

— Сестра моя, воскресшая Виола! — вторил ему Джон.

Слезы и слова обжигали их. Они немного успокоились лишь через какое-то время.

Высвободившись из их объятий, Виола вытерла глаза тыльной стороной ладони.

— Вы где-то остановились?

— В «Лилии».

— Я пошлю за вашими вещами, вы останетесь у нас. Том будет рад. Очень. Да и Бен тоже.

— Кто?

— Сын. Мой сын. Да вы видели его только что. Он учится в Падуе. А домой приехал на Пасху. Как это удивительно и прекрасно, что вы приехали на Светлую неделю. И что нашли меня.

* * *

— Вот, мы, собственно говоря, зачем и приехали, — сказал Джон, когда в тот же день за обедом они рассказали ей о том, что стало причиной их долгих поисков, которые закончились в Венеции. — Издать полное собрание пьес.

— Помоги нам восстановить их. Ты одна можешь это сделать. Пройдет еще несколько лет, все забудется, да и мы не вечны. Мы собрали все, что помним, нашли все, что было напечатано, но многого не хватает, а есть и то, из-за чего мы посрывали глотки. Каждый твердит, что помнит, и не разобрать, что по Уиллу, а что по нашей, прости, Господи, премудрости. На тебя вся надежда. Ради него, Виола!

Она тихо сказала:

— Все годы я думала об этом… Значит, настало время. Это его знак.

Целый год они работали над восстановлением текстов, соединяя разрозненные и чередуя их по времени с теми, что сохранились в ранних изданиях. Виола правила и сверяла, вспоминала и снова правила все, что было когда-то написано. Пьесы Уильяма, появившиеся после ее отъезда, записали Генри и Джон. Она вносила в них незначительную правку, соответственно стилю брата. Более тысячи строк, заполнившие пробелы и целые лакуны, залатали и залечили пробоины и трещины многострадальных текстов. Детища Уилла вновь были в родных руках. Вспоминая и лелея строки, прежде чем перенести их чернилами на бумагу, она вновь прикасалась к нему, она вновь утешала, радовала и грела его в своем сердце.