Книга Московское метро. От первых планов до великой стройки сталинизма (1897-1935) - Дитмар Нойтатц

Подобные высказывания звучали и из уст самих рабочих. «Где-нибудь еще, на другой стройке, я бы не стала так делать. Однако здесь мы строим первое метро в Советском Союзе и хотим показать его загранице», — отвечала одна бетонщица, член комсомола, на вопрос, что она чувствовала при такой тяжелой работе. «Я уже много проработал на производстве, но таких рабочих, как здесь, еще никогда не встречал, это прочная, спаянная семья. Они все кажутся мне героями — я говорю это совершенно серьезно», — так отзывался начальник шахты 12 о своих подчиненных. Разумеется, речь при этом шла о комсомольской шахте, и в таких выражениях до некоторой степени желаемое выдавалось за действительность. Но вполне заслуживает доверия тот факт, что метро в силу его особенностей высвобождало силы, не находившие себе применения где-либо еще. Многие из тех, кто поначалу хотел сбежать со стройки и лишь под влиянием долгих уговоров решил остаться, спустя несколько недель настолько идентифицировали себя со строительством, что больше не думали о побеге.

Уже в 1934 г. некоторые осознали, что на строительстве метро можно получить орден, тогда как на заводах подобные настроения были слабо выражены. Чувству гордости за свое дело способствовало и то, что союзная пресса уделяла строительству метро повышенное внимание и что в эту кампанию были вовлечены высшие партийные деятели. Случалось, что мобилизованные с фабрик рабочие спустя некоторое время посещали свой прежний партком как метростроевцы и заявляли: «Поосторожнее обходитесь с нами, мы теперь шахтеры». Олицетворением метростроевца стал проходчик, работавший в штольне с отбойным молотком. Для тех, кто идентифицировал себя с метро, это была самая желанная профессия, тогда как на другие работы, такие как транспортировка и укладка вынутого грунта, они соглашались с неохотой.

Командированные на строительство партийные секретари разъясняли своим рабочим метрополитен как целостную систему, чтобы те осознали, что они строят, и приглашали архитекторов для показа рабочим моделей будущих станций. Становлению группового сознания способствовал также хороший стиль руководства людьми: «Инженер Баранов смог сплотить коллектив. Мы жили как одна семья, как единый коллектив», — восхищался один плотник стилем работы на 8-й дистанции.

Для ряда рабочих, в первую очередь для юных комсомолок, стройка стала своего рода бегством от повседневной действительности. Молодые женщины говорили в своих интервью, что отдавали своих детей бабушке с дедушкой или тете, теряли из виду друзей и знакомых и почти все свое свободное время проводили на стройке. Все дружеские чувства и связи концентрировались на строительстве.

Со своими коллегами и в нерабочее время у них находилось больше пищи для разговора, чем с другими людьми. Одна комсомолка, против воли мужа устроившаяся на строительство метро, так описывала начало своей служебной и комсомольской карьеры:

«У меня есть сын четырех с половиной лет. Его воспитывает сестра моей матери, чтобы он не мешал мне в общественной работе и на производстве. Домашним хозяйством я не занимаюсь. […] Когда я прихожу домой в 8 часов утра, мой муж уже на службе, и я сплю, пока не высплюсь. Часто и свободное время я провожу на шахте. […]

Я сама не могу сказать, почему хожу туда. Иногда я остаюсь дома, и мне нечем заняться. Куда пойти? Ты забываешь всех знакомых и родственников и идешь на шахту. Приходишь в ячейку, идешь в комитет шахты, в контору. […] Раньше, когда я работала на фабрике, так не было, после работы я сразу шла домой».

Шахта и для других служила заменой семьи или местом общения:

«С тех пор, как поступила на шахту, я все время провожу на шахте. Выйдешь из шахты, пойдешь в столовую, потом опять зайдешь в ячейку, там какое-нибудь заседание, собрание или политзанятия».

«Я не могла (находилась на больничном листе. — Д. Я.) работать, но каждый день приходила на шахту. Дома мне скучно, я не нахожу себе места. Когда я прихожу на шахту, я слышу знакомые голоса, смех юношей и девушек, сливающийся воедино. Там звучит украинская песня, и мне становится легче на сердце, как будто я нахожусь в каком-то другом мире».

К чертам группового сознания метростроевцев в известной мере принадлежали также готовность к активным действиям (акционизм) и фамильярность. На стройках первых пятилеток в этом не было ничего необычного. Работали не как на нормальной стройке или заводе, но находились в «боеготовности». У некоторых мобилизация началась с того, что они без всякой необходимости вскакивали с постели и посреди ночи бежали в райком партии, чтобы узнать, откомандировали ли их на Метрострой. Хрущев и Каганович также любили созывать совещания по ночам или лично явиться на место, чтобы проследить за ходом работ. Такой образ действий повышал сознание «востребованности» и готовность к свершениям. Каждый на себе ощущал то исключительное положение, в котором находилось строительство метро.

За акционизмом по преимуществу стояли члены партии и комсомола. На стройплощадках они постоянно размещали открытые письма, транспаранты, плакаты или «молнии» (листовки с указанием текущих неполадок или ошибок) с целью ускорить темпы строительства или устранить недостатки. Злободневная работа, с которой следовало по возможности быстрее справляться, направив на нее всю энергию всегда была «решающим» участком.

Успехи также инсценировались в акционистском стиле. Когда шахта 17 и 18 соединили свои штольни, руководство решило послать делегацию в партком Метростроя, где как раз проходило заседание. Рабочие пришли сюда в грязных спецовках, отрапортовали о соединении штолен и пригласили всех присутствовавших на «митинг» в шахте. Партком прервал свое заседание и отправился в шахту. Здесь присутствовали полный состав парткома, руководство Метростроя и все начальники других шахт. Абакумов лично пробрался через пролом, позволил себя сфотографировать и затем выступил с речью.

Зачастую активность рабочих приобретала черты хулиганства, которое современниками в смягченной форме именовалось «партизанщиной». Когда на 5-й дистанции срочно потребовалось помещение для конторы, размещенной во временной обстановке, рабочие ночью направились в парикмахерскую, выбросили парикмахера на улицу и заняли помещение для своего управления. Рабочие шахты 33-35 самовольно вселились в освобожденный от жильцов дом на Арбатской пл., сломав окна и двери, так что в конце концов пришлось вмешаться милиции и виновные предстали перед судом. На шахте 12 в январе 1935 г. группа рабочих третьего участка с кулаками, лопатами и трамбовками набросилась на рабочих второго участка, чтобы отнять у них вагонетку с бетоном. Только когда дежурный вызвал вооруженную охрану НКВД, нападавшие скрылись.

В) Метрострой как «война»

Описанный выше акционизм может быть интерпретирован в более широком контексте, с помощью которого можно лучше понять и другие формы поведения в Советском Союзе 1930-х гг., а именно в контексте искусственно насаждаемого культа внутреннего военного положения, охватившего все сферы жизни СССР, но особенно отчетливо выраженного на строительстве метро. По свидетельству тогдашних иностранных наблюдателей, со времени первой пятилетки Советский Союз де факто находился на чрезвычайном положении. Клаус Менерт, многие годы проведший в среде советской молодежи, так обобщил в 1932 г. свои наблюдения: