Книга Три цвета знамени. Генералы и комиссары. 1914-1921 - Анджей Иконников-Галицкий

Творцы мифа о батьке Шкуро, в том числе и автор (или авторы) «Записок белого партизана» (кто бы он или они ни были), представляют дело так, будто подъесаул Шкура был первым партизаном Великой войны – и в смысле, так сказать, приоритета, и по достигнутым успехам. Однако никто из русских военачальников Первой мировой не приписывает ему таких заслуг. Автор специального исследования о партизанских действиях генерал Клембовский не упоминает его имени в своем труде. По данным Клембовского, первым обратился в Ставку с предложением организовать конные отряды особого назначения для действий в тылу врага некий офицер Кучинский в августе 1915 года.

На самом деле мысль о партизанских рейдах возникла у многих кавалеристов, и рождена она была скукой окопно-позиционной войны. Осенью 1915 года фронт застыл в кровавом равновесии. Пехоте приходилось терпеть грязь траншей, ежедневные обстрелы и бесплодные дежурные атаки – такова ее пехотная доля. Кавалеристам сия жизнь была поперек горла.

Свидетельствует Николай Николаевич Мензелинцев, офицер Оренбургского казачьего войска, один из первых командиров добровольческих войск особого назначения:

«Разговоры о формировании партизанских отрядов начались чуть ли не с самого начала войны, но все это были разговоры, и только тогда, когда в 1915 году был отдан приказ по Юго-Западному фронту о формировании партизанских отрядов от каждой кавалерийской дивизии, таковые начали формироваться. В приказе было сказано, что партизанские отряды формируются для работы в тылу противника. В партизанские отряды вызывались исключительно желающие, как среди офицеров, так и среди нижних чинов»[290].

По данным штаба главковерха, на октябрь 1915 года в составе Северного и Западного фронтов имелось по шесть партизанских отрядов, в составе Юго-Западного – одиннадцать. Один из добровольческих отрядов Запфронта сформировал и возглавил Андрей Шкура. Только один из многих. Начальники охотно отпускали таких «охотников» из своих частей: без них спокойнее. В дальнейшем, в течение следующего года, отряд Шкуры – сотня или две – действовал, не выделяясь какими-то особенными успехами среди подобных формирований.

По страницам популярных биографий Шкуро кочует позаимствованная из «Записок белого партизана» апокрифическая история о разгроме его отрядом штаба германской дивизии и о захвате в плен дивизионного генерала. При этом ни место, ни время этого дивного налета, ни номер дивизии, ни фамилия генерала не называются. Если бы такой подвиг был в действительности известен командованию, носил бы Андрей Григорьевич белый Георгиевский крестик на своей черкеске, а может быть, и на шее. И уж в 1916 году точно ходил бы в войсковых старшинах, а то и в полковниках.

История эта, однако, не является полностью вымышленной. Диверсионный рейд, имевший целью разгром штаба, захват секретных документов и пленных, имел место 14–15 ноября 1915 года в районе деревень Невель и Жидча, неподалеку от Пинска, в полосе 8-й армии Юго-Западного фронта. Он подробно описан в цитированных воспоминаниях Николая Мензелинцева. Набег на штаб 82-й германской резервной дивизии осуществляло сводное формирование из семи партизанских отрядов (среди которых были кубанцы, но не из 3-го Хоперского полка, находившегося в составе 3-й армии Запфронта, а из 1-го Екатеринодарского). В результате внезапного нападения на село Невель (не путать с одноименным городом в Псковской губернии!) были захвачены документы штаба, три офицера и два генерала, в том числе начальник дивизии генерал Фобериус. Правда, уже будучи доставлен в русский тыл, генерал воспользовался оплошностью конвойного офицера (по некоторым данным, тот вышел в соседнюю комнату – выпить с друзьями за удачу) и застрелился из револьвера, кем-то оставленного по разгильдяйству.

К лету 1916 года действия партизанских отрядов были практически свернуты. Их признали неэффективными. Негодование генералов вызывали неуправляемость «партизан», их разухабистое поведение в собственном тылу. Уже тогда проявилась разрушительная сила этих спаянных на крови коллективов. Штабы корпусов постоянно получали жалобы от мирных жителей на грабежи, насилия и прочие обиды со стороны «партизан». Словом, отряды особого назначения оказались чужеродным телом в организме императорской армии. Никто тогда еще не знал, что армия больна и скоро умрет, а чужеродное тело сохранится, переживет и империю, и армию и явится в полной силе в годы Гражданской войны.

Настоящий Шкуро появился и начал расти во внешнем обличье заурядного казачьего офицера Андрея Шкуры именно здесь, в Кубанском конном отряде особого назначения.

Он обрел себя. Отождествился с беспокойными духами своих далеких предков, вольных степных и горных воинов – половцев, касогов, ясов, сарматов, скифов. Здесь же нашел он подобных ему вольных воинов, сыновей ветра, рыцарей шашки и нагайки, которым тесно было в рамках военно-государственной дисциплины. Мы не знаем поименно этих опасных удальцов, не знаем их биографий, но смело можем предположить, что именно они, по крайней мере некоторые из них, составят вскоре ядро той самой «волчьей сотни», с которой Шкуро прославится в Гражданской войне.

Их час настал в 1917 году.

На исходе февраля отряд есаула Шкуры находился в составе III кавалерийского корпуса графа Келлера на Румынском фронте, в Кишиневе (рядом – дивизия генерала Крымова, полк полковника Врангеля). Келлер, едва ли не единственный из царских генералов, не признал отречения Николая II, отказался присягать Временному правительству и был отстранен от командования корпусом. С новым командиром, Крымовым, отношения у Шкуры и его лихих кубанцев, по-видимому, не сложились. В мае отряд был переброшен из Молдавии в Закавказье, а затем в персидский Гилян, в распоряжение генерал-лейтенанта Баратова. Где-то там же и, может быть, по тем же горным тропам проходил и взвод драгун со своим унтер-офицером Семеном Буденным. Правда, два будущих вождя красной и белой конницы разминулись на каменистых дорогах Ирана: Северский драгунский полк, в котором служил Буденный, был отозван из Персии и передислоцировался с востока на запад как раз в то время, когда отряд Шкуро направлялся с запада на восток.

О переезде отряда Шкуры с фронта на Кубань, оттуда в Баку и в Энзели, о пребывании в Азербайджане и Персии надежных сведений очень мало. В «Записках белого партизана», как всегда, правда перемешана с вымыслом. Несомненно то, что действия отряда Шкуры становятся все более самостийными и даже приобретают явно криминальный оттенок, что, впрочем, не было дивом в это время стремительного наступления анархии по всему фронту, внутреннему и внешнему. Согласно утверждению помощника военного прокурора Кавказского военно-окружного суда полковника Калинина, имя Шкуры в 1917 году «блистало в реестрах военных следователей». Правда, подробностей военный юрист не приводит. Надо полагать, шкуринцы пограбили «персиян» вдоволь – помянули Стеньку Разина, гулявшего в тех же местах двести пятьдесят лет назад.

Видимо, здесь родилось их дикое имя – «волчья сотня». Черное знамя с оскаленной волчьей мордой. Черные черкески, волчьи шапки с хвостами. Нарукавный знак и черный эмалевый крест с той же вурдалачьей символикой. В то время вошли в моду подобные картинки из дурных кинофильмов про разбойников и пиратов. Добровольцы-ударники изображали череп и кости на своих знаменах (конечно же, черно-красных). Большевистская красная звезда в окружении помпезных лучей на знаменах красногвардейцев выглядела, пожалуй, привлекательнее.