Книга Загадочные страницы русской истории - Николай Ефимов

В «Истории Русской армии» рассказано, что Ермолов составил план действий исходя из того, что «установить мирные отношения при существующих условиях совершенно невозможно. Надо было заставить горцев уважать русское имя, дать им почувствовать мощь России, заставить себя бояться. А этого можно было добиться лишь силой, ибо горцы привыкли считаться только с силой». Поэтому он поставил за правило не спускать разбойникам ни одного грабежа, не прощать ни одного набега. «Кавказ — это огромная крепость, защищаемая полумиллионным гарнизоном… — сказал генерал. — Поведем же осаду!»

Ермоловские войска начали планомерное движение к сердцу этой «крепости». В непроходимых лесах прорубались просеки, основывались крепости, сжигались непокорные «немирные» аулы, а разбойники, не желавшие покориться, уничтожались в бою или вытеснялись в горы…

Воюя в горах, генерал Ермолов брал на вооружение методы, принятые здесь испокон веку. В частности, взятие аманатов, заложников, которые должны были быть казнены в случае обмана, — нарушения или предательства со стороны своих соплеменников. Алексей Петрович считал, что «снисхождение в глазах азиатов — знак слабости, и я прямо из человеколюбия бываю строг неумолимо. Одна казнь сохранит сотни русских от гибели и тысячи мусульман от измены».

Однако не только огнем и мечом проходил генерал Ермолов по землям горцев, но и претворял в жизнь целую систему мер по благоустройству покоренного края, раз-витию в нем самоуправления, обеспечению нормальной мирной жизни. Его политика сводилась, в общем-то, к вполне понятному правилу: будь честен, уважай законную власть — и ты будешь жить хорошо, потому как великая Россия будет заботиться о тебе.

Тем временем жизнь в этой самой России шла своим чередом, императора Александра I сменил его брат император Николай I, что и возвестили картечные залпы на Сенатской площади Петербурга 14 декабря 1825 года. И тут в ходе следствия вдруг выяснилось, что многие декабристы очень рассчитывали на поддержку Кавказского корпуса и лично генерала Ермолова. А сам Алексей Петрович, между прочим, не поспешил привести свои войска к присяге новому государю. Вспомнились также отдельные его слова и замечания. К тому же Кавказский корпус резко отличался от всей прочей Русской армии, в которой тогда главенствовали муштра и шагистика. Здесь же сформировался особенный тип русского воина — самостоятельного, инициативного, отважного, предприимчивого. И вообще в России мирного времени правители не жаловали популярных военачальников, всегда подозревая в них какую-то потенциальную угрозу.

Так что в 1827 году Ермолов был уволен со службы «по домашним обстоятельствам».

Генерал оставил Кавказ, но там еще долго жила память о нем и славной «Ермоловской эпохе», отразившейся не только в солдатских преданиях, но и в стихах лучших наших поэтов.

«Но се, восток подъемлет вой!..

Поникни снежной головой,

Смирись, Кавказ, — идет Ермолов!»

— писал Пушкин.

Между прочим, «когда по окончании турецкой войны 1829 года перед отъездом с Кавказа графа Паскевича разнесся слух, что главнокомандующим опять будет Ермолов, горцы заблаговременно приготовили аманатов», — свидетельствует автор «Кавказской войны». Так что мог бы еще Алексей Петрович навести в горах должный порядок.

«Прибыв в Москву, Ермолов посетил во фраке дворянское собрание, — свидетельствует Денис Давыдов. — Приезд этого генерала, столь несправедливо и безрассудно удаленного со служебного поприща, произвел необыкновенное впечатление на публику; многие дамы и кавалеры вскочили на стулья и столы, чтобы лучше рассмотреть Ермолова, который остановился в смущении у входа в залу. Жандармские власти тотчас донесли в Петербург, будто Ермолов, остановившись насупротив портрета государя, грозно посмотрел на него!!!»

Читаешь эти строки и видишь нечто созвучное с опалой маршала Г. К. Жукова: что сказал, как глянул… Впрочем, если в XX столетии опала провожала былых кумиров до самой могилы, то в веке XIX государи мыслили более рационально. Приехавший в 1831 году в Москву Николай I не только пригласил Ермолова к себе, беседовал с ним наедине, но даже самолично надел на него эполеты, так как генерал был в «отставном» мундире без эполет.

«Я хочу всех вас, стариков, собрать около себя и беречь, как старые знамена», — сказал Ермолову Николай Павлович. Между тем «старику» было всего 54 года. (Для сравнения: М. И. Кутузову, когда он принял армию в 1812 году, — почти 65). Но для 35-летнего императора Алексей Петрович представлял совершенно иную, чуждую его пониманию эпоху. Генерал был назначен членом Госсовета, стал членом совета по преобразованию… карантинного устава.

Вскоре, в 1833 году, Алексей Петрович был переименован из генералов от инфантерии в генералы от артиллерии. Чин того же уровня, но гораздо более редкий, а потому и более почетный. Он имел все российские ордена высших степеней, Св. Георгия II степени, две золотые шпаги «За храбрость» с алмазами.

«Государственная» деятельность Ермолова завершилась довольно скоро — в 1839 году. Почувствовав, что он является именно «старым знаменем», лишь украшающим заседания Госсовета, а не человеком, решающим жизненно важные вопросы, Алексей Петрович «просил увольнения от присутствия». Он возвратился в Москву, где вновь засел за свои «Записки», начатые еще в 1818 году и увидевшие свет только после смерти генерала. Это был очень интересный, но, скажем, достаточно сложный и противоречивый документ, что в первую очередь объясняется характером Алексея Петровича.

Но кто бы что ни писал о себе — его все-таки судят другие. Показательно, что когда плененный имам Шамиль — герой уже последующего этапа Кавказской войны — был привезен в Москву и его спросили, что он желает здесь увидеть, он отвечал: «Прежде всего — Ермолова». Они встретились и имели долгую беседу.

«Великодушие, бескорыстная храбрость и правосудие — вот три орудия, которыми можно покорить весь Кавказ, — писал Казем-Бек, мусульманский ученый, — одно без другого не может иметь успеха Имя Ермолова было страшно и особенно памятно для здешнего края: он был великодушен и строг, иногда до жестокости, но он был правосуден, и меры, принятые им для удержания Кавказа в повиновении, были тогда современны и разумны».

У каждой войны — свои законы

Каждая война имеет свой почерк, свое лицо, свои законы. Кавказская война 1817–1864 годов коренным образом отличалась от всех прочих, которые в разные времена вела Русская армия. Это была самая продолжительная из всех войн, которые вела регулярная Русская армия — даже Северная война 17001721 годов, оказавшаяся по длительности второй, не идет с ней в сравнение.

«Пятидесятилетняя Кавказская война, — писал А. А. Керсновский, — была благодеянием для Русской армии. Благодаря этой войне ей удалось сохранить свои бессмертные суворовские традиции, возжечь ярким пламенем начавший было угасать светильник. Маленькая часть большой русской армии, заброшенная на далекую дикую окраину, совершила здесь великие дела… Горсть русских офицеров и русских солдат, не стесняемая тлетворным рационализмом доморощенной пруссачины, показала здесь, на что способен русский офицер, что может сделать русский солдат. Суворовское “Мы русские — с нами Бог!” огненным лучом пронизывает всю эпопею — от Иоры и Аскерани до Веденя и Гуниба».