Книга В постели с Елизаветой. Интимная история английского королевского двора - Анна Уайтлок

В ответ на письмо от графа Шрусбери, в котором тот поздравлял ее с победой над Армадой и выражал свои соболезнования в связи с кончиной графа Лестера, Елизавета дала понять, что очень расстроена и не намерена обсуждать утрату своего фаворита: «Мы желаем скорее хранить воспоминания как то, в чем мы не в силах утешиться, иначе как подчинив свою волю неизбежной встрече с Господом. Кто тем не менее выражает нам Свою доброту прежним процветающим новостям, намерен все же подвергнуть нас испытаниям потерей столь дорогой нам особы».[1030]

Марко Антонио Мицеа сообщал Филиппу Испанскому, что «королева сильно состарилась и подурнела и пребывает в меланхолии. Ее приближенные говорят, что это объясняется смертью графа Лестера», но Марко Антонио считал, что скорее состояние королевы вызвано «страхом [повторного нападения испанцев], который она пережила, и тяжким бременем, которое она влачит».[1031]

Елизавета всегда отвергала мысль о том, что она когда-либо была влюблена или по крайней мере позволяла себе любить.

«Я слишком обременена заботами, дабы обратить свое внимание к браку, ибо Любовь – обычно отпрыск досуга, а я столь занята обязанностями, что не могла думать о Любви. И поскольку ничто не способно было подвигнуть меня к браку, я не была способна и думать ни об одном мужчине».

Однако после смерти самой Елизаветы рядом с ее постелью нашли небольшую посеребренную шкатулку. Внутри лежало последнее письмо Дадли из Райкота, сложенное и перевязанное шелковой лентой; королева написала на нем: «Его последнее письмо».[1032]

Слухи о Елизавете и Дадли продолжали циркулировать спустя много лет после его смерти. В одной анонимной порнографической сатире, «Новости из рая и ада», которая появилась через несколько недель и ходила по рукам, рассказывалось о «тщетных попытках» Дадли «войти в рай и его последующем схождении в ад». В сатире Дадли изображен обладателем неукротимой сексуальной мощи и политических амбиций. В рукописи Дадли называется уменьшительным именем Робин, которым наградила его Елизавета; автор предполагает, что в аду будет «целую вечность» смотреть во влагалище «голой демонессы» в платье одной из его любовниц. А член Дадли, «которым он так гордился», превратится в орудие его вечного наказания.

«Нет сомнения, такое приятное зрелище… настолько распалит его, что он не сумеет этого вынести, особенно после того, что всю жизнь он провел в полной боевой готовности и пользовался своим похотливым копьем, разя им в центр ее мишени и вонзая свой кинжал по самую рукоятку в ее бездонную зияющую пропасть. А если он не пожелает попасть туда по собственной воле, назначено, что при малейшем прикосновении орган его мужественности будет погружаться в бездонную бочку ее непорочности, через которую проходит поле негасимого огня… при каждом совокуплении огонь… так опаляет его, что он пребывает в постоянной опасности лишиться верхушки своего стального древка…»[1033]

Поскольку автор сатиры довольно пренебрежительно отзывается о папе, скорее всего, он не был католиком. Судя по тому, что в произведении упоминается, как Дадли оскорблял тех, кто в свое время оказывал ему покровительство, ее написал кто-то из придворных.

Продолжались слухи о внебрачных детях, якобы рожденных королевой от своего фаворита. Через два года после смерти Дадли некая вдова по имени Дионисия Дерик заявила, что у Елизаветы «столько же детей, сколько и у меня, двое из них еще живы, один мужского пола, а второй женского, а остальных сожгли». Дерик заявила, что отцом детей королевы был граф Лестер и что он «бросил их в огонь в той комнате, где они были рождены». В том же 1590 г. Роберт Гарнер рассказывал похожую историю: у Дадли «было четверо детей от ее королевского величества, из которых три дочери живы, четвертый же был сыном, которого сожгли». И Дерик, и Гарнера поставили к позорному столбу за клевету.[1034]

Елизавета, которой исполнилось пятьдесят пять лет, проводила Рождество и Новый год в Ричмонде. Шли дожди, дороги размыло. В дворцовых каминах поддерживали огонь, и придворные развлекались пьесами, пирами, танцами и, как обычно, обменивались подарками. То было первое Рождество Елизаветы без Дадли. Она начала выказывать особую милость к его двадцатиоднолетнему пасынку, Роберту Деверо, с которым особенно сблизилась за прошлый год.[1035]Высокий, очень привлекательный, черноглазый и рыжеволосый, 2-й граф Эссекс был умен, остроумен и кокетлив. Дадли представил его ко двору четыре года назад; прослужив под командованием отчима в Нидерландах, Эссекс вернулся в Англию, где прочно утвердился при дворе. Елизавету все больше привлекал рыжеволосый юноша. Его молодость оживляла ее и придавала ей новых сил.

Эссекс был очарователен и уверен в себе, однако в то же время отличался упрямством, эгоизмом, крайней амбициозностью и, как и сама королева, вспыльчивостью. Елизавета и Эссекс проводили вместе много времени; несмотря на тридцатиоднолетнюю разницу в возрасте, многие начали задаваться вопросами о природе их взаимоотношений. Во время придворных развлечений Эссекс сидел либо рядом с Елизаветой, либо поблизости от нее; часто видели, как она перешептывается с ним или нежно прикасается к нему. Все лето 1587 г. Эссекс катался верхом или гулял с королевой, они играли в карты и засиживались далеко за полночь. Энтони Баго, один из слуг Эссекса, хвастал, что «даже ночью милорд играет с ней в карты или другие игры и не возвращается в свои покои до утра, когда просыпаются птицы». Баго взволнованно писал своему отцу в Шропшир о том внимании, какое королева уделяет их хозяину: «Он [Эссекс] сам признавался, что через десять дней его назначат королевским конюшим».[1036]В самом деле, 18 июня 1587 г. Елизавета назначила молодого графа на место, которое ранее занимал его отчим, Роберт Дадли, перед тем как стать лорд-камергером.

Отношения Елизаветы с графом отличались страстностью и непостоянством. В июле 1587 г., за год до смерти Роберта Дадли, когда двор переезжал на летние квартиры и приближался к Норс-Холлу (Хартфордшир), где жил граф Уорик, Эссекс поссорился с Елизаветой из-за того, что та пренебрежительно относилась к его сестре Дороти. Та навлекла на себя гнев Елизаветы, выйдя замуж без ее соизволения. Когда Эссекс сказал Елизавете, что его сестра уже находится в Норс-Холле, королева приказала, чтобы Дороти не покидала своих покоев. Эссекс пришел в ярость, обвинял Елизавету в том, что та позорит его самого и его фамильную честь «только для того, чтобы угодить негодному Рэли». Далее он излил свою ревность на сэра Уолтера Рэли, который, как он считал, посмел состязаться с ним за милость королевы. Елизавета тоже вышла из себя и начала бранить Эссекса за поведение его матери Леттис. Граф понял, что зашел слишком далеко, и среди ночи приказал слугам приготовить свои вещи и вещи Дороти к отъезду из Норс-Холла. Эссекс затем сообщал о встрече в письме другу: «Казалось, она не выносит ни слова против него [Рэли]; уцепившись за одно слово «презрение», она сказала, что у меня нет ни одного повода презирать его. Ее речи так огорчили меня, что я постарался как можно доходчивее объяснить ей, кто он и что он, а затем предоставил ей решать, есть ли у меня повод презирать его за соперничество и могу ли я утешиться, служа госпоже, которая благоговеет перед таким человеком. Я старался с горечью и пылом высказать все, что у меня накипело против него; по-моему, если он стоял у двери, он вполне мог подслушать все плохое, что я говорил о нем. В конце я сказал, что, поскольку она решительно настроена его защищать, я не испытываю никакой радости оттого, что нахожусь где бы то ни было, но мне противно находиться рядом с ней, когда я знаю, что моя привязанность к ней растоптана, а такой негодяй, как Рэли, пользуется ее высоким почтением…»[1037]