Книга Ангел в эфире - Лорен Маккроссан

– Ух ты, да у меня фунт, – говорю я волшебному прудику. – Наверное, его хватит на самое сокровенное желание, как думаешь? Я бы могла слопать огромный шоколадный бисквит, а вот на тебя не жалко – так что выручи, пожалуйста. – Крепко сжимаю кулак. – Мне надо знать, где находится Коннор и что он счастлив. Конечно, я хочу, чтобы он вернулся – только это, видимо, невыполнимо. Пусть уйдет боль – и моя и его, и еще пусть человек, который для меня важнее всего на свете, поймет, что я его очень-очень люблю. Без него даже музыка звучит не так; даже если я включу самую лучшую песню на свете, даже если пойду на концерт «Джеймсов», – без него все не в радость.

Провожаю взглядом упавшую в воду монету и, крепко зажмурившись, загадываю, чтобы каким-нибудь, пока не известным науке, способом мое желание донеслось до ушей Коннора Маклина.

– Что, детка, жизнь не радует? – Неожиданно рядом возникает обеспокоенное лицо хозяйки кофейни.

– Да нет, все нормально. – (Ну вот, уже начала напоминать себе отца.) – Просто немного устала.

– Ай-ай, уморилась, – кивает она. – То-то я смотрю, лица на тебе нет.

Премного благодарна. Знаете, иногда откровенность режет по уху.

– Слышь, дочка, пока то да се, я еще минут десять не закроюсь. Так ты присядь, отдохни. Там есть скамейки, – машет рукой куда-то в глубь парников, – тихо, удобно, и никто не помешает. Поразмысли о своем, чуток полегчает – и то хорошо.

Вяло улыбаюсь, киваю.

– Да, пожалуй, вы правы. Что-то за последние дни совсем вымоталась. Сяду, передохну.

Напоследок погладив меня по руке, женщина уходит, а я, обогнув прудик, направляюсь по широкой, обсаженной папоротником дорожке. Войдя во второй купол, закрываю глаза и глубоко вдыхаю блаженный цветочный аромат. Под ногами хрустят комочки затвердевшей земли, звук бегущей воды гонит дурные мысли, и голова сразу становится свежее. Бог знает, как это сейчас кстати после зубодробилки последних дней.

Дорожка сворачивает к почти доверху заваленным листвой скамейкам. Остановившись у пышного папоротника возле ближайшей скамьи, протягиваю руку и касаюсь прохладных листьев. Закрываю глаза и втягиваю в себя пряный воздух. Жаль, так и не научилась йоговскому циркулярному дыханию – никак не получается найти верный ритм, поэтому ограничусь простым вдохом и выдохом. Неожиданно почудилась музыка, я даже глаза выпучила от удивления: уж не подводит ли меня рассудок. Оглядываюсь по сторонам – никого, но ведь я явственно слышала пение. Странно, неужели доброхотная бабуля из кофейни? Никогда бы не подумала, что у нее такие современные вкусы, ведь это…

«Джеймс». Кто-то поет песню «Джеймсов».

Робкий исполнитель тихо мурлычет себе под нос, хотя слова можно разобрать с легкостью. До боли знакомая мелодия плывет по влажному воздуху, окутывая меня как покрывалом. Я неуверенно, будто во сне иду на звук, навстречу последним, стихающим нотам моей любимой песни.

Огибаю большой мягкий куст папоротника и вижу – он. Сидит на выкрашенной белым железной скамейке, и его выжидающий взгляд устремлен на меня. На глаза навернулись слезы: стою, затаив дыхание, и молча его рассматриваю. По сей день прекрасно помню, в чем был Коннор, когда я увидела его впервые; и вот передо мной он, тринадцать лет спустя – чуть постарше; быть может, более опрятный, утонченный и взыскательный к одежде, но под курткой все-таки виднеется новая футболка с «Джеймсами». Зеркала его души утомлены от страданий, которые довелось ему пережить по моей вине. А в остальном – все тот же Коннор, только, пожалуй, умудренный опытом. Жизнь преподнесла ему несколько безжалостных уроков – как, впрочем, и мне, – но он хорош, как и прежде, и все так же неотразим.

– Коннор, – обращаюсь к нему, едва переведя дух. – Как ты здесь очутился?

– Просто знал, что ты здесь обязательно объявишься, – ласково мурлычет он.

– Откуда?..

«Ну же, девочка, придумай что-нибудь пооригинальнее».

Он пожимает широкими плечами, на которые я никогда не могла налюбоваться.

– Мы же давно вместе, я хорошо тебя изучил. Малыш, я нисколько не сомневался, что ты придешь сюда, – это так же верно, как и то, что ты проснулась с больной головой и заплаканными глазами, однако все равно нашла в себе силы сделать прическу и выпотрошить пачку шоколадных хлопьев в поисках какого-нибудь сувенирчика.

Смотрю на него – а в голову просто не лезет ничего сносного, так и стою молча.

– Я знал, что ты подберешь на сегодня практичную, яркую обувь – поднять боевой дух.

Мы оба опускаем глаза и смотрим на мои баскетбольные ботинки из кожи буйвола – бордовые с розово-серебристыми завитками. Сердце колотится как бешеное – вот-вот вырвется из груди.

– Потом ты, как обычно, пошла на работу и превосходно сделала свое дело, потому что ты – само совершенство.

«Значит, не поленился настроить приемник». Опускаю глаза, не в силах вынести его пристального взгляда.

– Слушатели тебя обожают. Прекрасно их понимаю: ты веселая, забавная и на доброе слово не скупишься. И любвеобильности в тебе через край.

Я вскидываю голову.

– Послушай, Коннор, если ты о том случае с французом, то мне очень жаль…

Он жестом останавливает меня.

– Я знаю, мой Энджел.

Он так ласково ко мне обратился, что в душе забрезжила слабая надежда. Затаив дыхание, жду, что же он скажет дальше – никаких «но».

– Я вижу тебя насквозь, знаю, как самого себя. Может, за последние месяцы мы перестали замечать духовное сродство, да и с предложением я поторопился – оставил тебя один на один со своими мыслями.

– Да уж, мысли – наш главный враг, – перебиваю его.

– И язык. Ты слишком много говоришь, – отвечает он.

Тут по его губам пробегает улыбка – тень улыбки, хотя и этого мне достаточно, чтобы растаять.

– А с другой стороны, недаром же тебя зовут «Энджелом в эфире»; я тобой страшно горд.

– Да как же? Ведь я все испортила, – хрипло возражаю я.

Коннор молчит. Тягостное безмолвие растягивается на целую вечность. У меня слезы готовы брызнуть из глаз, но тут он кивает – хоть и медленно, зато уверенно.

– Верно. Я пытался жить в этом городе и не видеться с тобой – и не смог. Мне известно о тебе все: куда идешь, что делаешь – все мысли только о тебе. Ты половина моей жизни, половина меня.

Сглатываю подступивший к горлу ком и, с трудом сдерживая рыдания, закрываю лицо руками.

– Ох, Коннор, неужели ты?..

– Знаешь, я просто подумал: чего ради обрекать себя на безрадостное существование, если можно жить в полную силу, с тобой? Что скажешь?

Что скажу?! Черт, да я сейчас вообще неспособна говорить и думать. Голова ничего не соображает, я устала от всего, в моих слезных железах столько жидкости, что на все минеральные источники Шотландской возвышенности хватит. Я разрываюсь на части, и только одна вещь, один человек, одна любовь способны избавить меня от нестерпимой боли.