Книга Маска Аполлона - Мэри Рено

— Платон!.. Ты при мне его имя не называй лучше…

И вежливо отвернулся, чтобы сплюнуть по другую сторону ложа.

А на следующем Собрании Гераклид снова выступил с разделом земли. Напомнил людям, что однажды это предложение уже было принято; что было после, — об этом говорить не стал. Большинство голосов было за. Возражали только землевладельцы; и крупные и мелкие; а на них лежало бремя войны, поскольку именно они имели военную подготовку. Дион, не тратя слов на официальные речи, просто запретил это дело; на правах Командующего сухопутными силами. Народ расходился с ворчанием, — бедняки всегда и везде ворчат, — а люди Гераклида разносили: «Тирания!»

Вскоре после того я поставил «Персов», разделив главные роли с Менекратом. Он сказал, что если не будет работать с ума сойдет. Он до того рвался домой из Италии… По счастью, вернулся так поздно, что уже не увидел тела своих. Я расплатился с человеком, которого собирался занять в пьесе; тот конечно не обрадовался, но понял. Уж такую мелочь для давнего друга хоть кто обязан. Я играл Вестника и Духа; Менекрат царицу Атоссу и Ксеркса. Получилось плохо. Я и не настроен был, и вообще не в форме; хор с бору по сосенке; а Менекрат — хотя, мне кажется, он и рассудок сохранил только потому, что смог выговорить своё отчаяние в той повести о древних бедах, — выступил слабо. Так всегда бывает если актер работает только на эмоциях, забывая о школе. Однако, как всегда в такие времена, зрители решили, что раз уж он чувствует, что показывает, он и должен быть вот таким; и пьесу приняли на ура. К концу он был весь в слезах, — неважно, там и действие к этому подводит, — но после того снова смог и есть, и спать.

Вскоре он уехал в Ионию, в которой никогда прежде не бывал. Забыться хотел, естественно. Дом его спалили дотла; но деньги были по-прежнему зарыты в таком месте, которого никто не знал. Если бы жена знала, это всё её не спасло бы; разве что умерла бы полегче, поскорей. Но он и понятия об этом не имел; и мог хотя бы радоваться, что не разорился. А я остался на Сицилии чуть подольше, обучая Рупилиуса писать по-гречески. Ему предстояло вскоре встать на ноги, но уж слишком он ко мне привык; дочери его были замужем, сыновей живых не было… Но, по правде сказать, это был просто предлог. А я и сам не знал, что меня держит: надежда или страх.

Дионисий обосновался в Локри, в городе матери его, к северу от Региума по побережью. Говорили, что трезвым он бывал очень редко. Но капитаны его бывали; так что флот частенько неприятности приносил. Потому эскадра Гераклита пошла на север очищать проливы, и встала на якорь у Мессины.

Солдаты, воевавшие на кораблях, подчинялись своим офицерам, как обычно. И едва они лагерь разбили, как их командующий послал Диону донесение, что Гераклит склоняет флот к мятежу.

Моряки всё время служили под Гераклитом; он завоевал из расположение расхлябанной дисциплиной; а Диона они не знали, как солдаты. В Сиракузах, как и везде, моряки победнее чем горожане-солдаты, которым приходится доспехи приобретать. И все моряки демократы; но наши в Афинах привычны к общественным делам и слишком много разных обещаний от демагогов наслушались, чтобы всему верить; а у этих практики было поменьше. И Гераклид стал им рассказывать, что прежний тиран бывал постоянно настолько пьян, что в худшем случае мог только пренебрегать ими; а вот новый всегда трезв, и никогда не даст им свободы.

Солдаты все как один были за Диона; вся экспедиция оказалась на грани войны. Если встречались солдаты с моряками в винной лавке, дело кончалось потасовкой. А офицеры следили за Гераклидом, словно псы у лисьей норы. И поймали-таки подозрительного гонца: оказалось, что связан с Дионисием.

Когда это случилось, они пригрозили, что уведут свои людей и обвинят его, если он немедленно не вернётся. Пришлось ему возвращаться. Но как раз в это время Дионисий послал на Сицилию наёмную армию со спартанскими офицерами. Корабли Гераклида им мешать не стали, и они высадились у Аркаги.

К этому времени Рупилиус уже прыгал по дому, но в сад выйти еще не мог. Когда он услышал о спартанцах, — я думал, убьёт себя, пытаясь дотренироваться до боевой формы; носился вокруг него дурак-дураком, всё уговаривал его отдохнуть; а он в ответ возмущался, что мол я знаю о таких вещах. В конце концов рана его рассердилась, а доктор и того пуще; он-таки себя угробил. Наверно, плакал бы, если бы римляне умели.

Леонины крошечный город; афинянин там себя чувствует взаперти; потому я быстренько нашел себе дело в Сиракузах. Город выглядел ужасно; повсюду крысы на развалинах, а люди в шалашах или за плетенками прячутся. Театральная харчевня, чтобы хоть как концы в концами сводить, продавала вино кому попало; а ни одного актера я там не увидел. И всё-таки, именно в Сиракузах хоть что-то происходило, и там был Дион. На людях он не показывался, только распоряжения рассылал; а фракции из Мессины вернулись туда, плодились и множились. Схватки на улицах случались по несколько раз в день. Солдаты постоянно маршировали по улицам, а моряки частенько забрасывали их камнями или старались задержать.

На улице я повстречал Тимонида из Академии, того самого, что после историю написал; а тогда он держал Платона в курсе дел, регулярно письма ему слал. Хоть мы были едва знакомы, встретились почти как родные; два афинянина в чужом городе. Это был небольшой жилистый человечек с высокой лысой головой; на сей раз даже в шлеме. Он рассказал мне, что силы Дионисия окапываются, а Геракид носится с идеей атаковать спартанцев в поле. Ребенку было ясно, что в тех обстоятельствах это самоубийство. Как и при разделе земли, «Нет» пришлось сказать Диону. А тогда Гераклид обвинил его в том, что он затягивает войну, чтобы продлить свою власть.

— Но послушай, — сказал я, вытаскивая его из галереи, которая могла вот-вот обвалиться. — Почему его не судят? Ведь он не только нарушил торжественную клятву, данную перед всеми; он просто предаёт город!

— Пока граждане не потребуют, никакого суда быть не может. Кто его станет судить?

Тимонид был не только тощ, как оса, и совсем желт от недавнего приступа лихорадки, но и раздражителен. И теперь взорвался:

— Я говорил ему; мы все ему говорили, что он много бед себе наделал, когда простил того типа. Моральная логика, государственная мудрость, да простой здравый смысл сельской домохозяйки — хоть что-нибудь покажи мне том дурацком решении! — покажи хоть что-нибудь одно, сказал я ему. Но нет. Каменеет и стучит пальцами по столу, вот и всё. Он Дион; и на меньшее не согласен; а теперь всё кончается. Закон, согласие граждан, правосудие… После погрома, когда того судили, все были на стороне Диона. А что ему теперь осталось? Только сказать, как Дионисий говаривал: «В Карьеры его, потому что я так хочу»? Ты можешь себе такое представить? Да он скорее шлюху прилюдно поимеет. Он связан по рукам и ногам; и мы все это знаем; и он это знает; и хуже того — Гераклид тоже знает! И что мы можем? Только молиться, чтобы его как-нибудь убили в бою. Дорогой мой Никерат, я каждый день об этом молюсь; каждому богу, кто мог бы услышать.

— Да в каком бою, раз вы не выступаете из-за него?

— О, выступим… Дион не потерпит обвинений в трусости и тирании.