Книга Последний завет - Андрей Егоров

— Прис-строить?! — Герда зашипела, словно дикая кошка.

— Герда! Герда! — попытался вмешаться в стремительно разгорающийся конфликт Пилигрим. — Не надо ссориться!

Лицо Герды перекосилось от гнева, на скулах проступили красные пятна, она сжимала и разжимала кулаки:

— Постой-ка, папа! Пусть продолжает! И куда же мы ее пристроим?

Герман не уловил опасной нотки в ее голосе, не заметил он и яростного блеска разноцветных глаз и продолжил:

— А тут поблизости нет каких-нибудь деревень? Мы могли бы оставить девочку там. Подвели бы ее к ограде, постучали в ворота, и ее бы забрали. Враз обеспечили бы ей жилье и избавились от обузы.

— Обузы? — переспросила Герда. — Я ушам своим не верю!

— Она задерживает наше продвижение, разве ты это не понимаешь? Для девочки будет лучше, если мы не будем брать ее с собой. — Герман изо всех сил старался сдерживаться.

— Обузы?! — повторила Герда.

— Да что ты привязалась к этому слову?! — взорвался следопыт. — Да, обузы! Ты так и не поняла, что мой клан в опасности и медлить нельзя?! Ни секунды! Я не знаю, что могут учудить Меганики, пока ты тут играешь в добрую няньку!

— Какая же я была дура! — процедила Герда, подошла ближе и вдруг ударила Германа в живот.

Удар вышел хороший, качественный, твердый кулачок выбил из следопыта воздух, и он, резко выдохнув, согнулся пополам.

— Если ты еще раз заикнешься о том, чтобы бросить ребенка, пощады не проси! — сказала Герда и, развернувшись, пошла к костру.

— Дуго, — прохрипел следопыт, — можно я твоей дочери по башке дам?!

— Нет, нельзя, — покачал головой Пилигрим, — но я с ней поговорю, и она больше тебя не тронет.

— Милые бранятся — только тешатся, — заявил Густав. Никто этого не заметил, но спина удалявшейся Герды после этих слов заметно вздрогнула.

Дуго дождался, пока она скроется из виду, и, запрокинув голову, расхохотался.

— Веселишься? — с трудом выдохнул Герман.

— Она вся в мать! — пояснил Дуго. — Ее мама тоже меня частенько поколачивала.

— Что, тоже с-стучала по жи…воту?

— По-всякому бывало. Она была Пилигримом.

— Почему-то меня это не удивляет, — выдавил Герман. — Нормальные женщины дают пощечины, а не размахивают кулаками… К пощечинам я уже совсем привык, не обращаю на них никакого внимания. А вот кулаками по животу — это увольте.

Дуго опять рассмеялся — последняя шутка Германа показалась ему забавной.

— Это же надо быть таким дураком — сказать женщине, чтобы она бросила ребенка!

— Ты — бука, — подтвердил Густав.

— Я уже это понял. — Герман наконец оправился от удара и смог выпрямиться. — Но не говори мне, что ты не был согласен с моей идеей найти деревню и оставить там девчонку. Я прочитал одобрение в твоих глазах.

— Мало ли что я одобряю, — заметил Пилигрим, — я не собираюсь перечить Герде в этом вопросе. Достаточно посмотреть на то, как она себя ведет, чтобы понять — проще отнять у медведицы медвежонка, чем у моей дочери эту девочку. Так что я ни слова не скажу против того, чтобы девочка отправилась с нами и тебе, кстати, не советую. Идем к костру, мой бледный брат, и заклинаю долиной предков, молчи, иначе она непременно снимет с тебя скальп.

Лицо Германа вытянулось, последние слова Пилигрима были для него непонятны. Следопыт решил, что Дуго, похоже, стал заговариваться.

Первой, кого увидел Герман, открыв утром глаза, была странная девчонка. Она сидела у давно потухшего костра, подтянув колени к подбородку, и изучала следопыта. Герман довольно долго смотрел в бездонные голубые глаза. Девочка отвела взгляд первой. Малышка смутилась и принялась изучать носки своих башмаков.

— Хорошо, что ты меня ночью не покусала, — проворчал Герман, — удивительное создание.

Расширившиеся глаза девочки уведомили его о том, что она все понимает… Взгляд у нее был серьезный и какой-то слишком взрослый для такого ребенка.

«Может быть, все оттого, что ее сильно напугали? — подумал Герман. — Вот она психикой и подвинулась. Кто знает, что ей пришлось пережить. Может, у нее на глазах убивали родителей?»

Было позднее утро. Удивительно, что все еще спали. Обычно в это время отряд уже выступал в дорогу. Следопыт поднялся и огляделся кругом. Удивление его тут же сменилось пониманием ситуации и раздражением: неподалеку, положив винтовку на колени, клевал носом Густав. Горе-часовой должен был разбудить их, когда рассветет. Но великан попросту заснул.

Герман заскрежетал зубами от злости и широкими шагами направился к Густаву, намереваясь отвесить ему парочку славных утренних тумаков. На полпути что-то заставило его обернуться. Малышка наблюдала за ним исподлобья, внимательно и строго. Герман застыл без движения, решив, что расправу, похоже, придется отложить до лучших времен: даже легкая затрещина, отпущенная великану, может перепугать девчонку до чертиков. Связываться с разъяренной Гердой следопыту совсем не улыбалось. Он до сих пор помнил ее твердый кулачок, поэтому Герман задумчиво почесал подбородок, потом подошел к Густаву и тронул его за плечо (хотя так и подмывало хорошенько двинуть соне в ухо).

— Просыпайся, Черный Принц, нас ждут великие дела!

Густав открыл глаза, протяжно зевнул, и тут до него дошло, что это он должен будить Германа, а не наоборот.

— Ой! — испуганно пискнул великан, ожидая нагоняй. — А я это… я того…

— Проспал, — прошипел Герман и тут же спохватился и придал своему разъяренному лицу более благостный вид. — Но сегодня тебе очень повезло, — он кивнул на девочку, — видишь, найденыш смотрит за тем, чтобы тебе не досталось на орехи. Внимательно смотрит.

Девочка и вправду не мигая следила за действиями следопыта.

— Поэтому вставай, дружок, — чертыхнувшись про себя, сказал Герман, — иди и разожги костер. Хоть это ты способен сделать нормально?

— Способен, конечно способен, — засуетился Густав, вскакивая с лежанки, — это я мигом, это я сейчас! Надо же покушать!

Он бросился за дровами, споткнулся о рюкзаки и, по инерции пробежав несколько шагов, врезался лбом в ствол ближайшего дерева…

— Зарядку сделал — принимайся за дело, — проговорил Герман, помогая стонущему великану встать на ноги.

— Это все потому, что мне спешить не надо, — пояснил Густав, шмыгая носом.

— Тебе спешить не надо?! — заорал Герман, замахиваясь, и тут же осекся — вспомнил про девочку…

Он обернулся, малышка продолжала внимательно и, как ему показалось, настороженно наблюдать за ними, поэтому следопыт опустил руку на плечо великана, несколько раз сжал пальцы, через силу улыбнулся и процедил:

— Густав, будь паинькой, не буди во мне зверя!