Книга Порочный ангел [= Уставший ангел ] - Дженнифер Блейк

Весна была наполнена тревогами — армия авантюристов снова и снова отражала атаки врага. В апреле все американские женщины и дети, остававшиеся с Уокером в Ривасе, были взяты под защиту моряками военного шлюпа Соединенных Штатов «Сайта Мария», который два месяца находился у берега. Они понимали, что это конец.

Для Элеоноры час ожидания оказался еще ближе. Вечером девятого апреля она еле добралась до кровати, а среди ночи проснулась от первых схваток. Перед зарей, задолго до того, как появился доктор, она родила с помощью няни прекрасного, здорового, хорошо сложенного сына. Мир сузился до стен спальни и колыбели возле кровати. Она не принимала гостей, ее не интересовали новости. Все ее время и мысли были посвящены заботам о ребенке.

Он такой маленький, беспомощный и бесконечно уязвимый. Единственное, что для нее было сейчас важно, — его безопасность и комфорт. Когда Элеонора лежала рядом с теплым тельцем сына, она чувствовала, что волны любви, нахлынувшие на нее, столь сильны, что переходят порой в болезненный страх. Через месяц мальчика крестили дома. После долгих размышлений она назвала его Чарльз Майкл де Ларедо Виллар. Когда Элеонора, улыбаясь, вытирала воду с личика ребенка, она дотронулась до медальона Святого Михаила, который повесила ему на шею. Луис разрешил бы еще раз воспользоваться его именем как защитой. Ребенок родился через девять месяцев и две с половиной недели после смерти Луиса, что вполне соответствовало срокам. Дети часто рождаются немного позднее ожидаемого. Но связанные с этим юридические формальности ее ничуть не заботили — она не собиралась никому ничего доказывать. Элеонора решила именно так, несмотря на попытки Невилла убедить ее воспользоваться преимуществами, открывавшимися для ее сына, и сообщить семье де Ларедо о рождении наследника.

Невилл, хотя его и не приглашали, появился в момент крещения с традиционной серебряной чашей и платой священнику на дне коробки из-под засахаренного миндаля. Он сыграл роль крестного отца мальчика, и после этого невозможно было не пригласить его на семейный обед. Дядя Наркисо, который вопреки протестам сына собирался явиться на обед, отклонил предложение стать крестным отцом, объяснив, что не может себе этого позволить, и в конце концов вообще не пришел. Так что Элеонора была благодарна Невиллу, что праздник не расстроился вконец. Он пробыл недолго, поскольку во время послеобеденного кофе вошла няня и объявила, что сын плачет и требует мать.

Элеонора проводила Невилла к выходу. Взявшись за ручку двери, он спросил:

— Я полагаю, вы уже слышали новости?

— Нет, а что? — спросила Элеонора отсутствующе, целиком поглощенная криком, доносившимся из спальни наверху.

— Об окружении и капитуляции.

Она насторожилась.

— Расскажите мне, — попросила она, и голос ее зазвенел, как натянутая струна.

— После переговоров с командиром судна «Сайта Мария» Девисом Уокер и его люди сложили оружие.

— Когда?

— Первого мая. Они и их офицеры доставлены в Панаму на борту американского судна. Они появятся здесь, в Новом Орлеане, со дня на день.

Пароход, привезший домой Уильяма Уокера, пришвартовался 27 мая 1857 года. Люди толпились, теснили друг друга на пристани и на улицах, ведущих к ней. Экипаж Элеоноры остановился, и только с помощью непристойных слов и ударов кнута, от которых лопались барабанные перепонки, ее кучеру удалось проложить путь к удобному месту, откуда она могла, не выходя из экипажа, наблюдать за происходящим.

При виде красных кителей с золотыми пуговицами и бахромой, сверкавшей на солнце, у Элеоноры сдавило горло. Ей пришлось сильно напрячь зрение, чтобы выделить маленькую фигурку генерала, похожего на черную птицу в своем темном сюртуке. А за ним она увидела Гранта — стройного, с угрюмым изможденным лицом, — таким, как когда он был ранен в плечо. Он оглядел толпу, и, когда его взгляд упал на экипаж, Элеонора откинулась назад, хотя была уверена, что он не сможет разглядеть ее.

Увидев Уокера, толпа восхищенно и восторженно взревела, точно он явился победителем, а не побежденным. Раздавались крики «ура!», в воздух летели шляпы. Мальчишки вопили и визжали, а дамы аплодировали. Дюжина мужчин ринулась вперед после того, как улыбающийся президент Никарагуа двинулся к трапу. Они подняли его на плечи и понесли через толпу к экипажу. Офицеры пробирались следом. В сопровождении основной группы поклонников экипаж двинулся к отелю «Сент Чарльз».

Даже после этого Уокеру не дали отдохнуть. Люди стояли у отеля, приветствуя его появление. Он был вынужден дважды выступить перед толпой, прежде чем она стала расходиться.

Те, кому не удалось услышать его речь, смогли узнать ее содержание через два дня. На большом митинге на Кэнал-стрит Уокер, стоя между американским флагом и собственным, краснозвездным, говорил два часа. Его потное лицо блестело в свете газовых фонарей. Он хвалил мужество и силу своих людей, тепло и гостеприимство простых людей Никарагуа, которых, как он считал, облагодетельствовал. Потом осудил тех, кого считал виноватым в поражении. Он ругал тираническую мощь Вандербильда, близорукость президента Бучанана, не пришедшего на помощь, намекал на взятки в официальном Вашингтоне, критиковал командира Чарльза Дениса, главного офицера на судне «Сайта Мария», считая, что он продал фалангу на переговорах с центрально-американскими союзниками, обвинял командиров за отказ транспортировать его оставшихся людей в Панаму, вынудив их добираться самостоятельно до дому. Досталось и Моргану с Гаррисоном, которые не сумели пробиться через блокаду с дополнительными силами и продовольствием в фалангу.

Стоя в толпе с няней, взволнованно тянувшей ее за рукав и настаивавшей, чтобы она ушла, Элеонора не смогла услышать всю пылкую речь Уокера, но и то, что успела, ее разволновало. Едва ли этот человек извлечет пользу из своего опыта, но его страстная самокритика указывала на то, что он в здравом уме. Всегда неприятно лишиться победы, которая уже плыла в руки. Уокер, казалось, очень устал, и лучше бы ему подождать, поразмышлять прежде чем оправдываться в своем поражении. Последние слова еще больше убедили в этом Элеонору. Уильям Уокер заключил свою речь клятвой вернуться в Никарагуа, как только будут подготовлены люди и ресурсы. Она стояла, ошеломленная таким заявлением, а няня схватила ее за руку и потянула, бормоча под нос что-то вроде того, что ее хозяйка с ума сходит по военной форме, что она не может остановить мамзель, потому что слишком стара, но она знает, что маленький мсье Майкл должен получить все, что ему полагается, прежде чем его мамаша убежит на бал к военным джентльменам.

Событие, о котором говорила няня, — прием и бал в честь Уокера — должно было состояться в бальном зале отеля «Сент Чарльз» и стать главным праздником весеннего сезона, на который приглашалось несколько сотен гостей, включая губернатора штата Роберта Уиклифа, баронессу Понталба и представителей лучших креольских и американских семей.

Для такого события Элеонора заказала платье из белого тюля, глубокий вырез которого, рукава и низ широкой юбки были отделаны атласной белой лентой. К груди она приколола свежие красные розы с серебристыми листьями, а под ними от плеча до талии предполагалось закрепить красную с белым ленту с медалью «За доблесть», с золотой звездой Уокера на черно-красной ленте. Она разделила волосы на прямой пробор и собрала локоны на затылке, прикрепив за ухом бутоньерку из крошечных розовых бутонов. Красные розы — дань Уокеру — не шли к ее волосам, но странное дело — они словно скрадывали медный блеск волос, оставляя лишь благородное сияние недавно отчеканенных золотых монет. Платье Элеоноры слегка напоминало другое, оставшееся висеть в шкафу в особняке. Но кто знает об этом, кроме нее и еще одного человека, который купил его для нее?