Книга О команде Сталина. Годы опасной жизни в советской политике - Шейла Фицпатрик

в товарищеской критике Хрущева; он знает Молотова и Кагановича очень давно и не думает, что такие умные люди могут замышлять что-то против партии – их, должно быть, охватило какое-то временное безумие. Его слабые шутки вызвали смех, и Жуков и другие в хрущевском лагере жестами поддерживали его и говорили, что он (в отличие от других) человек принципиальный. У Хрущева не было особой личной привязанности к старику. «Что важно, так это имя Ворошилова; он имеет вес, поэтому его пришлось вытащить из этой компании», – объяснил он позже. Булганин быстро отступил под непрекращающейся критикой пленума, и его шкура вместе со шкурой Ворошилова была спасена, по крайней мере, хотя впоследствии они были отстранены от руководства, им удалось избежать публичного унижения и сохранить свое членство в Президиуме. Для этого была, конечно, веская политическая причина: если бы Ворошилов и Булганин (вместе со своими младшими коллегами по Президиуму Первухиным и Сабуровым) были названы членами «антипартийной» группы, стало очевидно, что против Хрущева действительно большинство членов Президиума.

В конце концов Каганович и Маленков нехотя признались в участии в «заговоре»; Каганович попросил прощения, а Маленков продолжал отстаивать свое право на критику. Молотов, демонстрируя перед обвинителями «жесткость и апломб», вел себя наиболее вызывающе и в своем последнем заявлении настаивал на том, что Хрущев действительно нарушил принципы коллективного руководства, при этом он признал, что в своих предыдущих критических выступлениях погорячился. Молотов настаивал на том, что был «честным коммунистом», что его действия можно было бы назвать групповщиной (чуть получше, чем фракционность), но уж точно не заговором. Он был единственным из предполагаемых заговорщиков, который воздержался от голосования за резолюцию, осуждающую их. О поражении антипартийной группы, в которую для широкой публики были записаны Маленков, Каганович и Молотов вместе с редактором «Правды» Дмитрием Шепиловым, было объявлено в советской прессе в начале июля. В заявлении говорилось, что группа использовала фракционные методы и выступала против линии партии по важным вопросам и ее участников следовало исключить из ЦК и Президиума. В отредактированной публичной версии вопрос о вине за репрессии, который был центральным в фактическом обсуждении, даже не упоминался[872].

Признаки борьбы в верхах всегда вызывали неодобрительные комментарии на низовом уровне, и, кроме того, Хрущев не был особенно популярен в стране. Интеллигенция считала его грубым; народ был недоволен его широко известными зарубежными поездками и приемами для иностранных гостей («организация банкетов на народные деньги»[873]), а некоторые даже подозревали, что он стремится к диктатуре. Таким образом, на восторженное одобрение изгнания антипартийной группы рассчитывать не приходилось. Один из редких положительных откликов пришел в газету «Правда» от анонимного автора, который приветствовал это как давно назревшее событие для любителей евреев (должно быть, редактору «Правды» Шепилову доставило напоследок некоторое удовольствие передать это письмо членам Президиума с просьбой обратить внимание на прискорбный антисемитский тон)[874]. Но в целом те люди, которые писали письма в «Правду» и в Центральный комитет – обычно идейные граждане, остающиеся в рамках советского дискурса, – были обеспокоены этим внезапным изгнанием старых большевиков, которые столько сделали для своей страны, и, кроме того, рассматривали это как отступление от движения к большей политической открытости и демократии после смерти Сталина. «Почему Молотову, Кагановичу и Маленкову не дают возможности высказать свое мнение в прессе?» – спрашивали некоторые корреспонденты. Другие критиковали ритуалы единодушного осуждения в партии: «Сегодня они выгнали Молотова – мы одобряем. Завтра они изгонят Хрущева – и мы тоже согласимся?» По мнению одного гражданина, ЦК единогласно проголосовал против Молотова, потому что его члены были подкуплены: «Они получают [зарплаты] 20–30 000 рублей, а я прожил сорок три года и сорок из них голодал»[875].

В негласном мире общественного мнения, выражавшегося в незаконных листовках и надписях на стенах, реакция была особенно негативной и часто была связана с резким негодованием по поводу привилегий элиты. Это отражало разочарование, связанное с тем, что обещанное экономическое улучшение, казалось, застопорилось. Теперь, когда опальные руководители присоединились к сообществу жертв, среди недовольных они приобрели ореол мучеников, хотя сами по себе не обязательно были популярны: «Молотов и Маленков старые работники, многое они сделали для народа, но их прижали к ногтю», «Маленков хотел дать жить народу», «Выходит, что Молотова и других сняли с поста за заботу о народе». Даже Каганович, к которому, как к еврею, в народе обычно относились плохо, теперь стал вызывать сочувствие[876].

Ни общественности, ни партийной элите еще не было ясно, насколько решительной была эта политическая победа. В конце концов, проигравшие сохранили свое членство в партии и работу в правительстве (как и Маленков в 1955 году) и могли еще взять реванш. Оглядываясь назад, однако, можно увидеть, что это было концом эпохи. 8 июля 1957 года собрался совершенно новый Президиум, уцелели только четыре из одиннадцати участников предыдущего собрания (предпленума), зато появилось семь новых лиц – сторонников Хрущева, в том числе и Леонид Брежнев. Из старой команды только Хрущев и Микоян остались ключевыми игроками, хотя потускневшие Булганин и Ворошилов все еще сохраняли членство[877]. Но сейчас настало время Хрущева; возможно, руководство все еще оставалось коллективным, но оно уже не было коллективным руководством членов команды. Команда пережила Сталина более чем на четыре года и осуществила успешный переход, на который мало кто осмелился бы надеяться в страшную зиму 1952–1953 годов. Но теперь, после удивительного марафона длиной почти в тридцать лет, ее время закончилось.

Глава 10

Конец пути

Хрущев «особенно гордился» тем, что в 1957 году, впервые в российской истории, политический переворот не повлек за собой репрессий против побежденных[878]. С его точки зрения, это был важный положительный прецедент. Семь лет спустя он также будет свергнут – бескровно и на этот раз полностью законно, на смену ему придет новое руководство, также считающее себя коллективным, во главе с Леонидом Брежневым и Алексеем Косыгиным[879]. Хрущев не был последним из команды, покинувшим политическую сцену. Эта честь досталась Анастасу Микояну, великому мастеру по выживанию в советской политике. Хрущев убедил его попробовать превратить Верховный Совет в нечто более демократичное, похожее на европейский парламент; Микоян возглавил этот орган и занимал пост Председателя Президиума Верховного Совета до конца 1965 года. Он ушел в отставку с соответствующими почестями в возрасте семидесяти лет, после почти сорока лет непрерывного пребывания у власти. Это произошло более чем через год после отставки Хрущева в октябре 1964 года[880].

Судьба антипартийной