Книга О команде Сталина. Годы опасной жизни в советской политике - Шейла Фицпатрик

его коллеги и экономические советники считали эти обещания нереальными. Отношения с Китаем ухудшались, и освоение целинных земель, которое так хорошо началось, казалось, двигалось к катастрофе. По мнению Кагановича, после XX съезда партии «последние остатки былой некогда скромности Хрущева исчезли»[858].

Все чаще команда чувствовала, что Хрущев неуправляем. Список его импульсивных поступков удлинялся. В мае 1957 года, чтобы наладить отношения с интеллигенцией, у Хрущева возникла идея пригласить около трехсот светил из московского литературного и художественного мира, коммунистов и некоммунистов, вместе с членами команды на щедрый пикник на бывшей сталинской даче в Семеновском, в ста километрах от Москвы. Этот пикник превратился в катастрофу: Хрущев разглагольствовал перед писателями и нарушал все правила, рассказывая им о своих разногласиях с Молотовым на Президиуме. Последней каплей была резкая ссора с двумя пожилыми писательницами, которым он угрожал, что «сотрет их в порошок» (одна из них «ткнула ему под нос свой слуховой рожок и, как все глухие, закричала: „Скажите мне, почему в Армении нет масла?“»). Празднику помешала гроза, проливной дождь чуть не обрушил тент, но Хрущев продолжал разглагольствовать[859]. «Недаром говорится: „Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке“», – так прокомментировал это Каганович[860].

После этого, как вспоминал Микоян, напряженность в Президиуме «стала просто невыносимой»; даже он, в основном сторонник Хрущева, критиковал его поведение во время приема на даче[861]. Молотов и Каганович были возмущены тем, что Хрущев рассказывал беспартийным об их разногласиях[862], и на следующий день Молотов, Каганович, Булганин и Маленков встретились в кабинете Булганина, чтобы обсудить, как обуздать Хрущева и, возможно, даже избавиться от него[863]. «Это же невыносимо», – сказал Ворошилов бывшему протеже Хрущева Шепилову в середине июня, Хрущев «всех оскорбляет, всех унижает, ни с чем не считается»[864]. 16 июня команда собралась у Хрущевых на свадьбу их сына Сергея, но атмосфера была напряженной. Обычно мягкий Булганин взорвался от гнева, когда Хрущев в шутку прервал его тост. Маленковы опоздали, выглядели мрачно; и «как только ужин закончился», Молотов, Маленков, Каганович и Булганин демонстративно покинули свадьбу и отправились на дачу Маленкова по соседству[865]. На заседании Президиума 18 июня Молотов и другие стали упрекать Хрущева, Молотов отбросил последние три года дружбы и снова стал обращаться к Хрущеву на «вы». Все закончилось криком[866].

То, что произошло потом, впоследствии описывали как заговор или как упреждающий удар. Именно антихрущевская группа – Маленков, Ворошилов, Каганович, Молотов и Булганин, главную роль в которой играл Молотов, взяла инициативу в свои руки. Позже цитировали Маленкова, который сказал, что Хрущев расправится с ними, если они раньше не расправятся с ним. Первоначально они имели большинство в Президиуме. Хрущеву пришлось выслушать множество упреков по поводу его ошибочных суждений, нестабильного поведения и неспособности консультироваться с остальными членами команды, как того требовало коллективное руководство, и сначала Хрущев принялся извиняться. Был поднят вопрос об отстранении Хрущева от должности первого секретаря партии, а также было общее мнение, что необходимо уволить главу службы безопасности Хрущева Ивана Серова, которого команда считала работающим на него лично, а не на них[867]. (Булганин и другие жаловались, что он прослушивает их телефоны[868].) Но было неясно, каковы цели антихрущевской группировки. Возможно, как позже писал член ЦК Дмитрий Шепилов, это был скорее «взрыв» коллективного недовольства, чем четко сформулированная политическая акция[869].

Хотя бо́льшая часть старой команды была настроена против Хрущева и судьба Хрущева «висела на волоске», по мнению Микояна, баланс сил в более широком партийном руководстве был не столь ясен. Хрущев пользовался поддержкой секретарей и кандидатов в члены ЦК, которых не было на первом заседании, и предполагалось, что большинство членов ЦК, состоящее в значительной части из региональных секретарей, назначенных Хрущевым, поддержат его. Не менее важным было то, что на стороне Хрущева был Микоян, который признавал его недостатки, но считал, что победа молотовцев будет означать конец десталинизации. Именно Микоян и спас Хрущева. Его умная тактика затягивания вопроса дала Хрущеву время собраться и начать контратаку, блестящую импровизацию, которая, как и его переворот против Берии в 1953 году, нарушила все правила.

Маршал Жуков еще раз стал ключевым игроком (хотя сначала он колебался, поскольку, как и все остальные, критично относился к некоторым эксцессам Хрущева). Другим ключевым игроком стал верный Серов, знавший, что критики жаждут его крови. Хрущев, как позже писал его сын, сожалел о том, что за помощью в борьбе против своих коллег ему пришлось обратиться к милиции и военным, но что он мог сделать? Они замышляли против него недоброе. Ответный ход Хрущева состоял в том, чтобы заставить своих сторонников в Центральном комитете потребовать созыва срочного пленарного заседания ЦК для разрешения споров, возникших в Президиуме. Кроме того, на стороне Хрущева был КГБ, а военные предоставили самолеты для экстренной доставки в Москву членов ЦК из любых отдаленных частей страны, где бы они ни были. Так, руководитель партии одной из среднеазиатских республик Нуриддин Мухитдинов осматривал овец в Ферганской долине, когда его вызвали в Москву. Все они прилетели, и к 22 июня, когда собрался пленум ЦК, оппоненты Хрущева, для которых было придумано новое и зловещее название «антипартийная группа», были вынуждены отступить[870].

Последовавшее за этим заседание ЦК длилось восемь дней, и это был зрелищный матч. Хрущев захватил контроль над повесткой дня и с блеском превратил ее из критики своих ошибок в возбужденное и зачастую злобное обсуждение ответственности за преступления сталинского периода, в которых он обвинял Молотова, Маленкова и Кагановича. По «ленинградскому делу» Хрущев жестоко нападал на Маленкова: «Ваши руки покрыты кровью, Маленков; ваша совесть нечиста; вы мерзкий человек». Молотов и Каганович попали под сильный огонь обвинений в особой ответственности за террор, потому что они были ближайшими соратниками Сталина. Жуков сказал, что Молотов превратился в «партийного барона»; другой сторонник Хрущева критиковал Молотова за то, что он ставил себя выше других и позволял себе всех поучать, как будто он один имел доступ к истине («…это такая роль, как, например, в пьесах Корнейчука», – неожиданно добавил он, демонстрируя, что почтение к литературе не ушло вместе со Сталиным). Хрущев сказал, что гибельная внешняя политика Молотова объединила против них весь капиталистический мир[871].

Ворошилов, которого, как и Молотова, и других, очень возмущал ярлык «антипартийный», был единственным из подвергнутых критике членов команды, кто относительно легко отделался. Он виновато признал, что не видит никакого вреда