Книга Крах плана Шлиффена. 1914 г. - Максим Оськин

– 20-й армейский корпус В.В. Смирнова: в качестве общеармейского резерва.

Получив новые войска, немцы должны были задуматься о проведении новой наступательной операции против 1-й русской армии, в то время как Конрад фон Гётцендорф просил немецкое руководство о переброске новоприбывших на Восточный фронт германских корпусов в район австрийской крепости Перемышль. Такой шаг мотивировался необходимостью вырвать победу у русских под Люблином и приступить к широкомасштабному вторжению в русскую Польшу. Однако немцы, проявившие ничем не обоснованный эгоизм, отказали. Тем самым австрийцы обрекались на поражение в Галицийской битве, ввиду обозначившегося превосходства русских на Юго-Западном фронте в силах и средствах после переброски русских резервов из-под Варшавы (9-я армия П.А. Лечицкого) на люблинское направление и разгрома 3-й австрийской армии восточнее Львова.

Итак, немцы двинулись на полное освобождение своей земли от русских. Помимо всего прочего (стратегическое значение, политическая подоплека, моральное обоснование), такой выбор направления дальнейших операций обусловливался еще и экономическим значением Восточной Пруссии. Если западные провинции Германии были, прежде всего, промышленными (Рур, Эссен, Саар и проч.), за исключением Баварии, то продовольствие для рейха поставлялось с востока страны. Русская угроза восточногерманским провинциям, в условиях перехода Великобритании на сторону антигерманской коалиции, предполагала, что в случае затягивания война может быть выиграна только продовольственным фактором. Уже после Второй мировой войны немецкий экономист Г-И. Рике указывал, что «потеря Пруссии и Познани означала потерю наиболее важных в аграрном отношении районов»[267].

Провал блицкрига и факт участия в войне на стороне противников Германии англичан, помимо прочего, означал, что союзники наверняка прибегнут к блокаде Центральных держав. Поэтому немцы должны были дорожить каждым куском той территории, что давала бы стране продовольствие. В течение всего XIX века ведущая роль в сельскохозяйственном производстве (и особенно животноводстве) в Германии закреплялась и приумножалась именно за восточными провинциями. Уже в 1870-х гг. на долю аграрного востока страны «приходилась почти половина поголовья лошадей, треть крупного рогатого скота, две пятых поголовья свиней и три пятых овец». Вдобавок к прочему, именно здесь располагалась львиная доля заводов по выращиванию породистых лошадей[268].

Конечно, сам престиж борьбы за Восточную Пруссию также важен: с самого начала войны кайзер Вильгельм II дал понять, что враг не ступит на немецкую землю. Но проблема продовольственного обеспечения могла встать перед Германией настолько остро, что приходилось удерживать за собой сельскохозяйственные провинции практически любой ценой. Малейший сбой в «Плане Шлиффена» – и блокада надвигалась настолько близко, насколько это только можно было себе представить.

Вдобавок удержание русскими Восточной Пруссии подразумевало, что угроза столь же развитым сельскохозяйственным районам, как Силезия и Познань, будет сохраняться и далее. Примечательно, что в тот момент, когда русские армии Северо-Западного фронта вторглись на территорию Восточной Пруссии, немецкие гражданские власти запретили бегущим за Вислу беженцам уничтожать продовольственные запасы, а также вывозить их, как и скот, в глубь Германии. В итоге хлеб и скот, наличествовавший к августу 1914 г. в Пруссии, достался русским в качестве трофеев, о чем уже после войны с сокрушением писали немецкие исследователи[269]. Из Восточной Пруссии русские угнали 250 тыс. голов крупного рогатого скота (отбито немцами – 86 тыс.), 135 тыс. лошадей (отбито 20 тыс.) и 200 тыс. свиней[270].

Германское сельское хозяйство имело все шансы на немедленное восстановление потенциала. В отличие от Российской империи, перед войной немецкое сельское хозяйство потребляло около ½ всего мирового производства калия, в результате чего «искусственные удобрения стали иметь в Германии не меньшее значение в восстановлении плодородия почвы, чем навоз». Именно этому фактору «Германия обязана стремительным подъемом урожайности»[271]. Поэтому потеря части восточнопрусского скота и запасов продовольствия на первом этапе войны не играла решающего значения. Урожайность зерновых в Германии все равно оставалась высокой, доколе промышленность по производству искусственных удобрений, в том числе не только калийных, но и фосфорнокислых и азотистых, продолжила бы производить свою продукцию.

Поражение под Танненбергом, казалось, поставило крест на идее овладения германской территорией вплоть до рубежа Нижней Вислы. Однако русское командование все еще надеялось вырвать победу в Восточной Пруссии: предполагалось, что после сосредоточения 10-й армии, подкрепления 1-й армии второочередными дивизиями и восстановления 2-й армии, Северо-Западный фронт вновь перейдет в наступление. Эта атака намечалась на 1 сентября. Однако рассредоточенность войск и качество командования вряд ли могли дать русским победу: сам данный замысел строился на том, что противник будет спокойно ожидать окончания русского сосредоточения. Воля и намерения германского руководства, обладавшего теперь, напомним, почти четвертью миллиона штыков и сабель, опять-таки не учитывались.

Все-таки, наверное, штабу Северо-Западного фронта следовало бы организовать постепенное отступление 1-й армии к государственной границе к своей базе, чтобы не попасть под немецкий молот. Очевидно, что противник получил превосходство в силах и средствах – соответствующая информация относительно вовремя поступила в русские высшие штабы. Действуя с линии Немана, русские могли, во-первых, организовать оборону на естественных рубежах, а во-вторых, перебросить часть сил к крепости Гродно в случае необходимости. Но и отступать без давления со стороны неприятеля также не годилось: переброска немцами корпусов с Запада на Восток вызывалась желанием освободить Восточную Пруссию от русских.

Немедленный отход 1-й армии к Неману означал бы, что Гинденбург добился своей цели только уже под Танненбергом. Кроме того, лишившись угрозы со стороны русской 1-й армии, немцы вполне могли броситься на Седлец, оставив против войск Ренненкампфа достаточно сильный заслон. Деблокада Кенигсберга давала противнику ближнюю базу для успешных сдерживающих действий. Таким образом, мнение тех исследователей, что считают, будто бы 1-й армии следовало срочно и немедленно отходить, является неверным: вынудив врага защищать Восточную Пруссию (переброска из Франции), необходимо было и вынудить его увязнуть здесь на то время, пока армии Юго-Западного фронта одолеют австрийцев. Ведь поражение на обоих фронтах, от обоих противников, означало бы, что русская военная машина не выдержала испытания даже месяцем военных действий.