Книга Мертвое море - Тим Каррэн

Джорджу все это не нравилось. Он ощущал себя исследователем, обнаружившим в Африке легендарное слоновье кладбище. Он видел то, чего не должен был видеть. Ни один человек не должен был это видеть и тем более рассказывать об этом другим. Джордж знал, что некоторые вещи лучше оставить для легенд и сказок.

Течение было слишком слабым, чтобы сдвинуть с места большие суда, но его вполне хватало, чтобы толкать шлюпку и плот глубже в мрачные, туманные топи.

— Почему старые парусники застряли, я могу понять, — сказал Маркс. — Штиль, потеря хода… Но сухогрузы и пароходы? Нет, они легко смогли бы здесь пройти.

— Может, эти заросли гуще, чем кажется, — предположил Кушинг. Он окунул весло в вязкую плавучую массу, но не смог определить, насколько глубоко разрастаются водоросли. — Они могут уходить вниз на милю.

Гослинг кивнул:

— Согласен. Но даже с большими дизелями и паровыми турбинами можно рано или поздно остаться без топлива, верно? И что потом?

— Ляжешь в дрейф, — сказал Маркс.

— И тебя снова принесет сюда.

Они подумали о безвыходности своего положения, о сотнях кораблей, застрявших здесь, словно ископаемые экспонаты в чьей-то мрачной коллекции. В тумане останки судов походили на жуткие призраки, подсвеченные неведомым источником света. Снова появились две луны. Большая красная отбрасывала кровавые блики на мачты и реи, на трубы и грузовые стрелы.

Поллард не произнес ни слова. Казалось, его ничего особо не удивило. Чесбро, напротив, выглядел крайне напуганным.

— Мне не нравится это место, — сказал он. — Оно похоже на кладбище.

Кладбище морей. Только в этом нечестивом месте кладбище было беспокойным и тревожным — мерзкий некрополь мертвых, утонувших вещей, склизких, опутанных водорослями и грибком. Море исторгло назад то, что не смогло удержать в своем черном кладбищенском чреве: заболоченные могилы и покрытые плесенью, изъеденные червями гробы, осыпающиеся плавучие склепы и продолговатые ящики, драпированные гниющими водорослями и зеленым саваном тумана. Остовы поднимались из ядовитых водорослей, целиком или частично, населенные зловещими тенями, кренящиеся в разные стороны, словно древние надгробия и опутанные паутиной монументы: не судна, а скорее мумии, пустые оболочки, безглазые трупы, созданные из труб, костей и клепаных балок, сваренные из пожелтевших бедренных и посеревших локтевых костей, заплесневелых ребер и голых, лишившихся мяса позвоночников, инопланетные экзоскелеты и корабли-призраки, эксгумированные духи, восставшие из тлеющих бездонных могильников.

Мужчин окружали скелеты и существа, пожелавшие в них превратиться, искавшие черные глубины, промываемые водами склепы, вырезанные в илистом морском дне, глубоководные катакомбы из плавучего ила, вырытые морскими могильными червями.

«Господи, — подумал Джордж, — это место напоминает какое-то гребаное святилище».

Только совсем не доброе, не вызывающее светлые воспоминания и умиротворение, а, наоборот, пробуждающее почти первобытный ужас. Это место пропитали злоба и безумие. Они были так одиноки, все эти корабли, так далеки от доброты, тепла и заботы, темные, пустые, исцарапанные тайным мраком, который пожирал их кость за костью.

Джордж смотрел на суда, глотая необъятную зловещую тишину и сумрачные отголоски, ощущая, как его заполняют воспоминания кораблей, словно погружают одурманенный разум в глубокую яму, где раздаются голоса потерявших рассудок потерянных душ, погибших на борту. Все они обитали здесь, все эти измученные голоса, что вопили и являли темные истины, от которых хотелось кричать. Джордж находился на дне сырого, пахнущего морской водой колодца, чувствовал, как они касаются его, шепчут, смеются и плачут. Несмотря на множественность, голоса обратились в одну губительную сущность, чудовище, обезумевшее от скорби, с тысячей рук и пятью тысячами стальных пальцев. Джордж слушал, потому что у него не было выбора. Он «считывал» их так же, как Кук «принимал» последние ощущения лейтенанта Форбса на борту «Циклопа». Познавал их мысли и воспоминания, их боль, скорбь и ярость.

Он видел огромные корабли, трех- и четырехмачтовые суда, скользящие под покровом лунного света, рассекая волны. Пронзительно скрипели снасти. С парусов и канатов лилась дождевая вода. Высоко вздымались мачты и реи. Хлопали на ветру паруса. Руки поднимали и опускали канаты и ванты. Не менялось только море, бушующее, с накатывающими суровыми волнами. Острые носы кораблей рассекали его, и оно расступалось, словно пшеничное поле под косой. Джордж чувствовал приближение кладбищенского тумана, заслоняющего звезды, удушливого, затягивающего судно за судном в мглистый туннель небытия.

Звонят корабельные колокола.

Люди кричат.

О, пожалуйста, о, пожалуйста, вытащите нас отсюда! Господь всемогущий, вызволи нас из этого ужасного места. Пожалуйста, господи!

Пожалуйста!

Мы сбились с пути.

Попали в штиль.

Легли в дрейф.

Мы гибнем.

Теряем рассудок.

Туман объедает плоть с наших костей.

Корабли уносит все дальше, окутанные туманом, обреченные и отчаявшиеся. Один за другим они попадают в плен морской растительности и тлена, купаются в склизкой воде этого не знающего приливов моря, дают затянуть себя в шевелящиеся глубины и влажные могилы водорослей, где обитают твари с невидящими глазами, раздутыми щупальцами и слюнявыми ртами, а возможно, и нечто гораздо более страшное, что выплывает из туманных миазмов, нечто жуткое и тлетворное, полное огня и испускающее дым, искрящееся и извергающее лед.

И голоса кричат, вспоминая то, что обитает в одиночестве.

Колодец вибрирует и содрогается от вырывающихся из искаженных ртов криков и воя: их подпитывают разрушенные ужасом сознания, готовые превратиться в кашу и пепел. Суда становятся гробами. Люки захлопываются и водоросли крепко-накрепко пеленают их, а белые пальцы царапают сатин и шелк.

— Господи Иисусе! — воскликнул Гослинг. — Ты в порядке?

Все взгляды были обращены на Джорджа. Гослинг тряс его за плечи.

Джордж понял, что его рот широко раскрыт в немом крике, а глаза выпучены. Но потом все кончилось: он снова стоял на плоту и не было ничего, кроме множества брошенных судов и кучки людей, желающих знать, что с ним случилось.

Но Джордж не мог рассказать остальным, что почувствовал.

— Я… в порядке, — выдавил он.

Никто, конечно, не поверил, и еще долгое время после того, как другие отвели от Джорджа взгляды, за ним наблюдал Поллард. Матрос явно знал то, чего не должен был знать, но такова была особенность этого места. Это было как-то связано с широтой восприятия: чувствительные люди слышали то, чего не должны были слышать. И возможно, Поллард об этом знал.

Джорджа засыпали бы вопросами, не переключись внимание остальных на другие, более важные вещи.