Книга Пассажиры колбасного поезда. Этюды к картине быта российского города. 1917-1991 - Наталия Лебина

В январе 1956‐го вопросы жилищного строительства бурно обсуждались на конференции Ленинградской городской партийной организации. Городская власть уже прямо заявляла об ответственности за «любовь к излишествам» главного архитектора города Валентина Каменского. До начала борьбы с «украшательством» он спроектировал вид Комсомольской площади и проспекта Стачек. В ходе разгрома ленинградской архитектурной школы Каменского отстранили от проектировочной деятельности, но оставили в должности главного архитектора для «исправления» ошибок».

Первый секретарь Ленинградского областного комитета КПСС ставленник Хрущева Фрол Козлов прямо заявил о том, что и главный архитектор Ленинграда, и директор института «Ленпроект» «пренебрегали типовым проектированием и поощряли других архитекторов создавать вместо экономичных, удобных жилых домов „уникальные произведения“, рассчитанные на увековечивание имен их авторов»825. Это была неприкрытая атака на «сталинистов» от архитектуры, предпринятая за месяц до ХХ съезда КПСС. Очередной форум коммунистов, собравшийся в феврале 1956 года, не только официально осудил культ личности Сталина, но и решил ускорить темпы жилищного строительства «за счет широкого применения типовых проектов, внедрения индустриальных методов работ недопущения архитектурных излишеств»826.

Я не случайно отвожу столько места злоключениям именно ленинградских зодчих в период борьбы с «излишествами». Дело в том, что мои отец и мама дружили с довольно известным архитектором Иринием Александровичем Евлаховым. Папа сошелся с ним в литературном объединении при Ленинградском союзе писателей. Из моего отца литератора, к счастью, не вышло. Из Евлахова, пробовавшего себя в жанре драматурга, тоже. Но дружба осталась. Позднее вдова Евлахова передала мне кое-что из архива интеллигентной петербургской семьи. Среди бумаг была и небольшая книжка стихов, напечатанная в 2000 году в питерском издательстве «Нестор» тиражом 200 экземпляров. Стихи мне показались очень средними по качеству. Внимание привлекло лишь четверостишие под названием «Борьба с излишеством»:

Прочтя статью, завхоз велел отбитьРозетки с потолка. «Зачем?» – его спросили.«С излишеством борюсь! Меня училиВсегда за установками следить»827.

Написать такое в 1955 году мог только непосредственный свидетель разгрома зодчества сталинского неоклассицизма. Автором стихов оказался архитектор, отец известного востоковеда и журналиста-международника Всеволода Овчинникова – Владимир Федорович Овчинников. Он много чего построил в Ленинграде в 1930–1950‐х годах и остро переживал грядущие «партийно-правительственные» изменения в градостроительстве. Но беспокойство за судьбы монументальных ансамблей эпохи сталинского большого стиля пока не явилось толчком к появлению слова «хрущевка» даже в городском жаргоне.

После критики архитекторов-украшателей советские города стали в спешном порядке застраивать типовыми жилыми пятиэтажными домами. Их официальная жизнь началась после постановления ЦК КПСС и Совета министров СССР «О развитии жилищного строительства в СССР», принятого в июле 1957 года. Документ можно считать законодательным оформлением хрущевской жилищной реформы – до этого шел эксперимент. Любопытно одно совпадение. В конце июня 1957 года Хрущев уничтожил сталинскую оппозицию – «антипартийную группу Маленкова, Молотова, Кагановича и примкнувшего к ним Шепилова». Они, кроме прочих порочных деяний, проявляли «барски пренебрежительное отношение к насущным жизненным интересам широких народных масс»828. И почти ровно через месяц было принято решение по строительству жилья. Создается впечатление, что существование оппозиции тормозило преобразования Хрущева в жилищной сфере.

Постановление ЦК КПСС от 31 июля 1957 года можно без иронии назвать судьбоносным. В нем был сформулирован принцип поквартирного заселения жилплощади. «Начиная с 1958 г., – указывалось в документе, – в жилых строящихся домах, как в городах, так и в сельской местности, (необходимо. – Н. Л.) предусматривать экономичные благоустроенные квартиры для заселения одной семьей»829. Размах возведения жилья вызывал у многих современников неподдельный восторг. Моя хорошая знакомая журналистка Татьяна Олеговна Максимова, долгое время работавшая в журнале «Родина», вспоминала: «В „хрущобу“ я попала в двухмесячном возрасте из прадедова дома К концу 1950‐х годов дом напоминал улей, на каждую семью – по комнате, удобства во дворе. Наша семья из четырех человек, ютившаяся в 9-метровой комнате, была на седьмом небе от счастья, получив ордер на двухкомнатную квартиру Вселение было радостным – 30 метров жилой площади, две смежные комнаты. Причем смежные были выбраны сознательно: в таких квартирах метраж полезной площади был на 2–3 метра больше, чем в изолированных. Своя (!) кухня – ерунда, что 5,5 метра. Можно забыть о туалете во дворе и каждый день принимать душ и ванну!»830 В конце 1950‐х годов о счастье получить новую квартиру писали не только газеты. Поэтесса, художница и скульптор Эрлена Лурье, в ту пору юная студентка одного из ленинградских техникумов, оставила в своем дневнике в декабре 1958 года следующую запись: «Да, в „Ленинградской правде“ сегодня статья о грандиозном строительстве в городе очень много 260 тыс. отдельных квартир!.. Господи, как я хочу отдельную квартиру! Хоть крошечную!!»831 Похоже, что уничижительный термин «хрущевка», не говоря уж о «хрущобе», появился не в конце 1950‐х, а значительно позже.

Советское искусство конца 1950‐х – начала 1960‐х бурно и почти искренне восхваляло хрущевское жилищное строительство. Наиболее показательна в этом плане попытка художественного конструирования особых отношений в новом бытовом пространстве, предпринятая Дмитрием Шостаковичем в оперетте «Москва, Черемушки». Музыкальная комедия в трех действиях, пяти картинах, по либретто Владимира Масса и Михаила Червинского была написана в 1958 году, а премьера состоялась в январе 1959‐го в Москве. В центре сюжета – водевильная история о переезде интеллигентной девушки Лиды и ее старого отца в новую двухкомнатную квартиру в только что построенном микрорайоне Москвы, о мелком жульничестве управдома и начальника стройтреста и, конечно, о любви. У самого Шостаковича «Москва, Черемушки» вызывала противоречивые чувства. В официальных интервью композитор заявлял, что настоящий музыкант должен попробовать себя в разных жанрах; в письмах к друзьям называл оперетту «позором». Но произведение стало популярным. В 1963 году по мотивам оперетты режиссером Гербертом Раппапортом был снят фильм «Черемушки». В роли главной героини снялась ленинградская балерина Ольга Заботкина, жуликоватых хозяйственников сыграли Василий Меркурьев и Евгений Леонов. Блестящий актерский состав главных героев дополнили короли эпизодов 1950‐х – Константин Сорокин, Рина Зеленая, Сергей Филиппов, Михаил Пуговкин. Вокальные партии главных героев озвучивали профессионалы, в том числе Эдуард Хиль, а Меркурьев, Леонов, Сорокин и Филиппов свои куплеты исполняли сами. Фильм Шостаковичу понравился больше, чем собственная оперетта, которая пользовалась популярностью в Западной Европе и США – в основном благодаря музыке, построенной на элементах джаза.