Книга Блабериды - Артем Краснов

Тесть нажарил тазик сосисок, но сосиски я не ел: они плевались жиром, когда протыкаешь их вилкой. Теперь он принялся за шашлыки, отгоняя от мангала то Олю, то Катю, про которых говорил «этим хоть сырыми дай, всё сожрут».

Я медленно качался в кресле. Плечи покрылись мурашками. Тесть бросил мне:

— Максим, ты иди, погрейся. Я позову.

Я покачала головой. В дальнем углу террасы позади мангала стоял друг тестя по фамилии Чудин, от которого в темноте остался только сигаретный огонёк, то поднимавшийся вверх, то дрожал где-то внизу. Изредка Чудин заводил какой-нибудь разговор, и казалось, у него были вопросов обо всём, что попадает в его поле зрения.

— Плитку-то в этом году клал? — спрашивал Чудин.

Тесть распрямлялся, глядел на садовую тропу, вытирал ладонью щеки, закуривал вместе с товарищем и отвечал:

— Всё в один раз делали, — он обводил сигаретой двор.

Чудин молча докуривал сигарету, сливался с темнотой, но потом снова появлялся в виде гуляющего огонька и говорил:

— А машина как?

— Бегает, — шмыгал носом тесть. — Панель приборов барахлит, мерцает. На влажность что ли реагирует.

Чудин снова замолкал.

Скоро я промёрз капитально и пошёл поближе к мангалу, от которого шло равномерное тепло. Тесть кивнул на меня:

— Ты, по-моему, посинел уже. Давай, — он откупорил бутылку и налил три полных рюмки. Чудин вышел из темноты:

— Вся баня насмарку, да? — подмигнул он мне.

— Я люблю контрасты, — ответил я.

У Чудина было интересное лицо: в молодости он получил по лбу трубой или чем-то подобным, и теперь верхняя часть его лица была деформирована, глаза разошлись в стороны и были лишены надбровных дуг и самих бровей. Он казался мне похожим на морского обитателя. Видел Чудин лишь одним глазом.

Раньше Чудин был свиреп. Тесть уважал его силу.

Мы выпили.

— Слушай, любитель контрастов, надень вон хоть мою рубаху, — забеспокоился тесть.

В тестевой рубахе было хорошо, хоть она и висела на мне, как парус. От тестевой рубахи тепло пошло внутрь и скоро оно встретилось с теплом, которое шло изнутри, и эти два тепла начали клонить меня в сон. Я снова сел в кресло.

Было приятно смотреть на спокойные движения тестя, слушать редкие вопросы Чудина, видеть жёлтый свет окна и мелькавшие в нём детские рожицы, слышать Олин голос и ждать, когда тесть предложит попробовать шашлык.

— На, — протянул он мне шампур.

Я стащил зубами кусок мяса.

— Блин, — прошипел я, обжигаясь. — Это не шашлык — это шедевр. Уже готов.

Мы кинулись спасать первую порцию, укладывая бормочущие шампуры на металлический поднос. Тесть стукнул костяшкой пальцев в стекло:

— Оль, Кать, забирайте.

Оля выскочила на террасу в плотном халате и потыкала меня пальцем в грудь, словно проверяла готовность:

— Пьяный уже? Не замерз?

— Иди, иди, санинспектор, — тесть вручил ей поднос. — Сами разберёмся.

На террасу пытался прорваться Васька с ватагой таких же дошколят, но тесть сгрёб их и выдворил, как котят.

Он налил ещё по одной.

Мне нравился ритм этого вечера. Мы выпивали, я садился в кресло, тесть жарил новую порцию, люди заходили на террасу и уходили, мелькал сигаретой Чудин, тёк неспешный разговор.

— Ну чё там тебя, не повышают? — спросил тесть.

— Нет, — ответил я.

Меня всё устраивало. Тестю я этого не сказал.

— А у вас сын Ветлугина сейчас хороводит?

— Ага.

Тесть знал Ветлугина-старшего, но вряд ли близко. Он не распространялся на эту тему. Наверное, знал он и Алика.

В углу террасы висели паутины. Когда тесть открывал крышку жаровни, они зажигались туско-розовым, будто нити накаливания.

Около кресла качалки была навалена старая одежда. Я вытащил пахнущий старой шерстью тулуп и укрылся им.

Голова была ясной и пустой. Тесть дожарил последнюю порцию, мы с Чудиным забрали бутылку, ножи, пустой таз, шампуры и ещё какую-то мелочь, и, роняя всё это по пути, зашли в дом.

Кто-то резался в игровую приставку, кто-то сидел в креслах, качая на ноге сразу двоих детей, кто-то сидел за столом. Оля появилась из боковой комнаты, где шушукалась с сестрой Катькой.

Она несла мой телефон:

— На, тебе какой-то Боря уже второй раз звонит.

— Не какой-то Боря, а главный редактор поди, — ответил я, принимая телефон.

Это в самом деле был Лушин. Я даже не помнил, что у нас есть номера друг друга.

Я перезвонил.

— Ты где, блин? — голос Бори звучал, как на допросе. Будто я обещал ему приехать, а сам увильнул к тестю.

— В смысле, где? — ответил я пьяно и с вызовом. — В гостях я.

— Давай срочно в редакцию. Ты о чём вообще думал-то? Уже звонили из администрации.

Пока Боря сбивчиво мямлил в трубку. Я вышел на террасу, где потрескивал мангал, перегнулся через перила и сказал:

— Что случилось-то?

— Ты зачем без согласования поставил? Ты должен был согласовать со мной, потому что я, как главный редактор, отвечаю за весь контент. Почему Алик не видел? Почему ты ему другую статью показал?

— Ты про какую статью-то? Про гаражи-ракушки что ли?

— Причем тут гаражи-ракушки. Я говорю, зачем ты поставил статью… — было слышно, как он возится со смартфоном. — Зачем ты поставил «Город мёртвых близнецов: кому выгодно убивать Филино»?

Это был заголовок «чёрного варианта». Я умолк. В темноте около дорожки стоял садовый гномик с тусклым фонарём в руке. Если пройти мимо, фонарь загорится ярче. Дети обожают этого гномика.

— Такие вещи не делаются без согласования, — доносилось из трубки. — Кто дал распоряжение публиковать про Филино? Алик не разрешал такую статью. Откуда взялись эти радиоактивные могильники? Алик говорит, ему звонил Владимиров из администрации, он в бешенстве. Сейчас всех казнить будут. Срочно приезжай в редакцию.

Борис, видимо, ехал за рулем. Тикал поворотник. Вызов он сбросил на полуслове. «Может, разбился», — мелькнула в голове надежда.

Я стоял оглушенный. Разве я перепутал версии статьи? Нет, я совершенно точно заливал «розовый вариант». Я и сейчас вижу, как выглядит предпросмотр статьи. Может быть, в него попал лишний абзац? Я перепутал заголовок? Или в конце текста остались рудименты «чёрного вариант»?

Я вернулся в дом, проскользнул мимо гостей и стал механически переодеваться. Пришла встревоженная Оля. Несколько минут мы пререкались. Потом она вызвала такси.

— Ты пьяный совсем. Я с тобой.