Книга Арктические зеркала. Россия и малые народы Севера - Юрий Слезкин

«Всё» было, безусловно, преувеличением, но большинство авторов были согласны с тем, что некоторые элементы традиции были следствием отсталости и потому должны уйти в прошлое. «Ты сейчас не станешь добывать огонь, как твой дед, у тебя есть спички. Ты давно не охотишься с самострелом. А радио в чуме?! Такое твоей бабушке и не снилось!» Другой повествователь, предающийся ностальгии по живописному поселку своего детства, прерывает сам себя вопросом: «А желал бы ты, чтобы твои дети росли в этом богом забытом медвежьем углу, не зная, что такое телевизор, театр, Дворец пионеров? Конечно нет. Да и сам-то я недаром изменил тайге». Его проводник, старая эвенкийка, разделяет его чувства и высмеивает писателя-романтика, оплакивающего исчезновение земного рая: «Пусть приедет, поживет один в тайге, потом нам всем про рай скажет».

Таким образом, Советское государство должно было уничтожить отсталость, грязь и изоляцию, оберегая в то же время древнюю мудрость, чистоту и «невозмутимое спокойствие». Подлинной задачей Большого путешествия было найти идеальное сочетание природы и культуры, обеспечить гармоническое слияние города и деревни. В этом смысле Советское государство должно было стать истинным наследником лучших традиций аборигенного населения, их проводником в современный мир. В символическом акте признания этого факта старый Чеглок из повести Владимира Корнакова, «последний из рода чеглоков-соколов», передает геологам, которым он служил многие годы, свой «амулет». Они усвоили подлинную мудрость; они поняли, что люди не должны разрушать дом, в котором живут. Тем временем Аянка у Р.К. Агишева становится профессиональным лесничим и напоминает своим друзьям-геологам, что они должны «беречь зеленый дом». Традиции коренных народов и государственный интерес сливаются воедино.

Это слияние требовало дальнейших переделок фабулы. Николай Шундик, который первым обрядил партсекретарей в индейские шкуры, не отступил от общей канвы Большого путешествия, но в роли туземца-новообращенного у него выступает «белый» (положительный) шаман, мудрый старик с индейским профилем, который понимает язык всех живых созданий. Необычная смесь Дерсу с юной комсомолкой, он с энтузиазмом приветствует появление школ-интернатов, больниц и колхозов и в то же время вводит своих зачарованных учителей в антропоморфный мир своих предков. Большевикам нужен белый шаман, потому что они понимают, что социальная справедливость — лишь один из элементов мировой гармонии. В СССР, как и на Западе, новые романтики открыли для себя тему защиты окружающей среда, и их благородным дикарям пришлось последовать их примеру.

Много ли их, таких вот людей, осталось на планете, которые понимают душу зверя, как собственную, понимают его язык и повадки, а главное, понимают, как необходима для человека естественная связь с его меньшими братьями, и не только с ними, а с каждым листочком, с каждой травинкой, со всем, что входит в великое понятие — жизнь?

Даже Юрий Рытхэу, мастер Большого путешествия par excellence, присоединился к авангарду, поставив «цивилизованный мир» в кавычки и заявив, что народы Заполярья создали уникальную цивилизацию, «открыли» свою окружающую среду задолго до европейцев и в целом обладали «правдивыми сведениями о природе и человеке, которые позволяли этим людям не только существовать в экстремальных природных условиях, но и создать удивительную материальную культуру, моральный кодекс, народную медицину». (Большую часть этой культуры, как выяснилось, хранили шаманы — не «пугала», в создании образов которых были «виноваты» Рытхэу и многие другие, но «наиболее знающие, умудренные опытом» люди в племени.) Но эта хрупкая цивилизация погибла бы под натиском хищников-белых, если бы не было на свете особой породы белых людей — «истинных рыцарей идеи общественной трансформации», которые поняли невысказанные чаяния коренных народов.

Новая идеология полностью отвечала самым сокровенным мечтам жителей северо-восточной окраины Азии… Идеи социального равенства, основанного на справедливом отношении к труду как к основополагающему мерилу всего сущего и человечного, — это было то, что лежало в основе несформулированной, но веками осознаваемой философии чукотско-эскимосского трудового сообщества.

Таким образом, возвращенную к жизни оппозицию туземцев (природы) и русских (культуры) удалось преодолеть за счет открытия, что у коренных народов была своя собственная высокоразвитая (коммунистическая) культура, а русские проявляли заботу об окружающей среде. Более того, растущее осознание особой ценности и чистоты русского деревенского настоящего и далекого прошлого помогло распространить идею этого уникального симбиоза на досоветский период. С одним исключением: в условиях растущей популярности романтического народолюбия и ретроспективного экологизма в роли объединяющей силы выступало не Российское государство, а союз родственных по духу и чтящих традиции крестьян, охотников и собирателей. Александр Шелудяков, например, населил Северо-Западную Сибирь наследниками новгородцев-язычников, которые бежали от христианства и «поклонялись… красоте и духу природы» точно так же, как и их туземные братья и сестры. При помощи сходных обычаев и обрядов те и другие чествовали «сказочное царство птиц, зверей, удивительное море цветов на заливных лугах… загадочное небо и чудо из чудес Вселенной — бессмертное солнце». Более того, выяснилось, что «охрана природы и древних могил на Руси была узаконена в девятом веке, и уже тогда русские князья, общины, задруги регламентировали вырубку лесов, некоторые редкие звери были взяты под охрану». Но не были они и бездумными консерваторами. На протяжении столетий коренные северяне и «перунцы» добывали нефть для использования в своем хозяйстве. Неудивительно поэтому, что они приняли новую нефтегазовую промышленность с распростертыми объятиями: трубопроводы, протянувшиеся через их леса, были знаком уважения к их древним традициям. В финале романа мудрая эвенкийская старуха и секретарь райкома (внук героя Гражданской войны) соглашаются друг с другом в том, что необходимы как преемственность, так и нефтедобыча. У традиционных литературных представителей природы и культуры не осталось предмета для раздоров.

Поддерживать подобное равновесие было нелегко. Время от времени даже самые благорастворенные из сыновей Дерсу жаловались, что юные выпускники школ «след волка путают со следом собаки», не могут отыскать путь в тайге и не умеют говорить на языке своих родителей. Не может ли оказаться, что телевизоры и трубопроводы так никогда и не удастся примирить с природой? И если природу и культуру коренных народов считать синонимами, то не может ли оказаться, что все эти новшества враждебны жизненному укладу коренных народов? В эпоху, когда русские авторы были заняты поисками незамутненных деревенских истоков небюрократической русской традиции, обращение к этой теме в северной литературе было делом времени.

Много времени не понадобилось. К концу 1960-х Владимир Санги, нивхский фольклорист и беллетрист, отверг представление о России как о социальном рае и о русском народе как защитнике, проводнике в мировую культуру и собрате в деле охраны традиционных ценностей. Герои Санги — мудрые старые сородичи, которые олицетворяют традицию и преемственность, но отказываются служить проводниками у любопытных европейцев. Их традиции принадлежат их собственному народу и должны оставаться таковыми. Нивхские старики — единственные наставники, а их внуки, получившие русское образование, — единственные ученики. Юный ученик может иметь диплом о высшем образовании или престижную работу; он может сдавать сколько угодно экзаменов школьным учителям, партийным секретарям или университетским профессорам, но его единственный настоящий экзамен, единственный подлинный ритуал инициации — традиционное испытание тайгой. В ходе испытания (обычно это охота) старший демонстрирует свою мудрость и нужность, а юноша доказывает, что он «не мальчик, но муж» — настоящий нивх. В повести «Ложный гон» Санги ставит точки над i, вводя в повествование третьего персонажа — «безродного» ударника в расцвете сил, человека неопределенного происхождения, но безупречной колхозно-газетной репутации. По ходу сюжета, пока старый охотник демонстрирует свое благородство, а юный ученик доказывает свою мужественность, ударник раскрывается как самозванец и безжалостный хищник. Более того, выясняется, что он — бывший председатель колхоза, который насильно перевел своих сородичей на оседлость, довел их до разорения и организовал арест и расстрел по крайней мере одного человека. Впервые схема Большого путешествия подверглась столь прямой и бескомпромиссной атаке. Герои и злодеи поменялись местами.