Книга Шолохов - Валентин Осипов

Тень Сталина над всем и над каждым. В партархиве я обнаружил записку секретарю ЦК Щербакову от подчиненного ему Управления пропаганды и агитации о том, что готовится сборник воспоминаний о Горьком. Выделено: «К участию привлечены писатели, лично знавшие…» Ищу Шолохова в списке. Нет вёшенца. Забыто его общение с Горьким и по спасению «Тихого Дона», и по поводу баталий, которые навязывали перед первым писательским съездом «комиссары» из ЦК и послушные им писательские вожди. Впрочем, список вызвал опаску — работниками ЦК определено: «Засорен именами врагов народа». Посему запретительный вердикт: «Издавать не следует». Дата — 14 июня 1941 года.

Тремя днями раньше Гитлер подписал директиву «Подготовка к периоду после осуществления плана „Барбаросса“». Здесь предписания, как распоряжаться нашей страной и миром после разгрома СССР.

Он не знал того, что знал Шолохов о своем народе и запечатлел в монологе одного своего персонажа из будущего военного романа, Александра Михайловича: «Весь пыл наших сердец, весь разум, всю силу расходовали на создание армии, на укрепление могущества…»

Жена Василия Кудашева вспоминала, каким показался ей Шолохов, когда вернулся из Кремля, где был на каком-то приеме: «Осталось только ощущение чего-то тревожного. Ощущение это связано с ожиданием войны».

Но жил он привычными мирными заботами. Продолжал бороться за справедливость: обратился в Президиум Верховного Совета страны — верните орден освобожденному из заключения кубанскому казаку. Это был давний знакомец из Подкущевки. Писатель вызволил его из тюрьмы — теперь решил восстановить славную биографию.

Вышел фильм «Поднятая целина», но славы никому не принес, хотя все пропагандистские силы были брошены на то, чтобы бить в литавры. Ростовская газета осмелилась даже постыдить конъюнктурщиков: «Это был запрограммированный, во многом искусственный успех…» И поставила точный диагноз провала: «Слишком уж герои фильма и романа отличаются друг от друга». Киношники не рискнули проникнуть в глубины шолоховского повествования о сложностях коллективизации.

Начинались же издевательства над замыслом фильма с того, что новый начглавкино, недавний чекист из Воронежа Дукельский, вмешался в подбор артистов. Вызвал режиссера Юлия Райзмана и заявил, что артист, избранный на роль Давыдова, невзрачен: «Представитель пролетариата обязан быть красив, силен и на вид внушителен…» Закончилось же тем, что сценарист, уже поминаемый Сергей Ермолинский, оказался в тюрьме, по политической статье. Не помогло даже то, что при допросах защищал себя именем Шолохова, с которым сотрудничал. Ему повезло: каземат скоро заменили ссылкой в Алма-Ату.

Шолохов и после премии оставался скромным в оценках своего творчества. Как раз в это время сообщил одному артисту-чтецу: «Рассказ „Предреввоенсовета“, как и все остальные ранние слабые рассказы, не переиздавались по моему настоянию с 1927 года, и читать их не стоит. Тем более нет нужды инсценировать этот рассказ. Таково мое мнение».

1941-й. Идет отсчет последних месяцев мирной жизни.

…Корней Иванович Чуковский знакомится с Шолоховым. Уж как избалован еще с дореволюционных времен общением с известными и великими: Репин, Горький, Шаляпин, Кони, Блок, Маяковский, Куприн, Бунин, Луначарский, Пастернак…

Запал в душу Шолохов. В дневнике появились записи о нем. Они приоткрывают и новые грани шолоховского характера и подтверждают известные его черты:

«1941. 4 января. Вчера познакомился с Шолоховым. Он живет в санатории Верховного Совета… Вчера Шолохов вышел из своих апартаментов твердой походкой (Леонида Андреева), перепоясанный кожаным великолепным поясом. Я прочитал ему стихи Семынина, он похвалил. Но больше молчал… Его семья: „Мария Михайловна“ (вчера ей исполнилось 3 года), сын Алик, еще сын, теща и жена — все люди добротные, серьезные, не раздребеженные, органические. Впечатление от них всех обаятельное, и его не отделить от всей семьи. Он с ней — одно, и его можно понять только в семье».

Через неделю новая запись — Шолохов приоткрылся неожиданным: «Принял меня чудесно: говорили о детской л-ре. Оказывается, он читал всё — и „Мурзилку“, и „Чиж“, и „Колхозные ребята“. Очень бранил какую-то сказку о шишке — как она влезла на лампу. „Чепуха“. Согласился написать для наших учебников об охоте и о гражданской войне».

Еще две встречи и новые записи. Важное запечатлел Чуковский! Вот о Фадееве: «Шолохов говорил о „Саше Фадееве“: „Если бы Саша по-настоящему хотел творить, разве стал бы он так трепаться во всех писательских дрязгах. Нет, ему нравится, что его ожидают в приемных, что он член ЦК и т. д. Ну, а если бы он был просто Фадеев, какая была бы ему цена?“ Я стал защищать: Ф. и человек прелестный, и писатель хороший. Он не стал спорить…»

Вот о Союзе писателей: «Провел с Шолоховым весь вечер. Основная тема разговора: что делать с Союзом писателей. У Ш. мысль: „Надо распустить Союз — пусть пишут. Пусть остается только профессиональная организация“».

Чуковский, наверное, вздрогнул — вслух еще никто не позволял себе усомниться в решении Сталина иметь Союз писателей и в нелегких стараниях Горького по его созданию.

…Наркомат обороны и Главное политуправление РККА обратились к армии с призывом: «Учить войска только тому, что нужно на войне, и только так, как делается на войне!» Увы, времени на превращение его в дело не оставалось.

Любимое Шолоховым издательство «Молодая гвардия» начало выпускать «Военную библиотечку комсомольца».

Писателя вызвали в Наркомат обороны и поздравили с присвоением звания полкового комиссара запаса, считай, полковника. В комиссарский зачет пошло многое: слава писателя, талант баталиста, истовый патриотизм, активная партийность.

Однако не спокойна его душа. Он догадывался, что армия войдет в неизбежную войну ослабленной. В будущем романе «Они сражались за родину» прозвучит такая мысль: «Как снег на голову, свалился тридцать седьмой год. В армии многих, очень многих мы потеряли. А война с фашистами на носу… Вот что не дает покоя!»

Германия. В эти же месяцы Гитлер изрек для генералитета: «Разгром Советского Союза… Тогда Германия стала бы неуязвимой…» В утвержденном «Графике „Барбаросса“» появилось предостережение: «Оценка русского солдата. Русский будет обороняться там, где он поставлен, до последнего».

На Дону, как и по всей стране, жизнь становилась лучше. Шолохов уже в начале лета любовался неплохо вызревающими хлебами. Видел, что прибавилось на выпасах колхозного стада. Заметно больше становилось в МТС тракторов и комбайнов. В магазинах стало с товаром поразнообразнее. Велосипедисты появились. Часы были не такой уж редкостью у казаков. Казачки по выходным принаряжались в фабричные обновки. В сельмагах не только керосин, но и книги…

В шолоховском доме с конца мая стоит детский галдеж — каникулы у Светланы и Александра, младшие радуются лету; Маше идет четвертый годик, Мише — шестой.

Шолохов, разумеется, ничего не слышал о плане «Барбаросса», а значит, и не знал о такой его директиве: «На юге — своевременно занять…» Это о донских землях. Зато знал тех, кто станет героями его военного романа как раз на этом донском направлении.